Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых
Шрифт:
Вот так по приказу рейхсканцелярии чиновники нацистского государства нашли семью Франциски. Мать Франциски, Марианна Ченстковска-Кнопф, 20 декабря 1932 года умерла от воспаления легких в Хигендорфе в возрасте шестидесяти шести лет {63}. Валериан по-прежнему работал на ферме в Хигендорфе, Гертруда вышла замуж за кучера по имени Аугуст Эллерик и жила с ним и их дочерью Маргаретой на окраине деревни по соседству со своей сестрой Марией-Юлианой и ее мужем Флорианом Закорски, и только Феликс уехал, чтобы найти работу на шахте в долине Рура {64}. Им всем были показаны фотографии претендентки: Гертруда не колеблясь узнала в ней Франциску, по мнению Феликса, она «отличалась от сестры», тогда как и Валериан, и Мария-Юлиана утверждали, что они едва знали Франциску в то время, пока она жила с ними, и что прошло слишком много времени, чтобы они могли высказать определенное мнение {65}.
Однако Берлин не захотел тянуть с решением вопроса, 9 июля 1938 года Франциске было предписано явиться в полицейское управление Ганновера. Она прибыла туда в сопровождении юристов Эдварда Фоллоуза, Пауля Леверкуна и Гертруды Мадзак, а также Глеба Боткина, после чего комиссар уголовной полиции А.В. Паар провел ее в небольшую
«Да конечно же, это Франциска!» – стала убеждать своих братьев и сестер Гертруда. Братья и сестры стали перешептываться между собой. После возникшей паузы Мария-Юлиана объявила: «Я не помню, как в действительности выглядела Франциска. Я не могу сказать, является ли эта женщина моей сестрой». Для Гертруды это было уже слишком, она взорвалась внезапным приступом гнева. С покрасневшим от гнева лицом она закричала, ударяя по столу кулаком: «Ты – моя сестра! Ты – моя сестра! Я знаю, что ты моя сестра! Ты должна признать меня!» Братья и сестра пытались успокоить Гертруду, боясь последствий этого скандала, и чем громче кричала Гертруда, тем усиленнее они настаивали на том, что претендентка не является их сестрой. Однако Гертруда и слышать ничего не хотела. «Признайся! Признайся!» – кричала она Франциске. Вскочив со своего стула, она схватила Франциску за воротник и трясла так, что шляпа сползла с ее головы. «С каждой минутой она становилась все более и более возбужденной», – заявил комиссар Паар. Феликс, Валериан и Мария-Юлиана настаивали на том, что, хотя сходство между их сестрой и претенденткой было «очень сильным», последняя все же не была Франциской. Однако Гертруда оставалась непреклонной. «Я сделала для нее так много! – причитала она. – Я так хорошо относилась к ней! Она обязана признать это!» Ее братья и сестра попросили сделать перерыв, чтобы они могли посовещаться между собой; когда их совещание кончилось, Гертруду по какой-то необъяснимой причине тоже переполнили сомнения. Несмотря на все свои бескомпромиссные заявления, она, так же как и ее братья и сестра, тоже отказалась подписать заявление, в котором признавалось бы, что на самом деле претендентка и Франциска – это одно и то же лицо {69}.
Что же произошло? Сначала Гертруда, когда ей показывают фотографии претендентки, узнает Франциску. В то время как два ее брата и сестра настаивали на том, что они не могут вынести окончательный вердикт, потому что слишком плохо знали Франциску и прошло слишком много времени. Мария-Юлиана путалась: первоначально она настаивала на том, что претендентка не является Франциской, затем она поменяла свою точку зрения, но лишь для того, чтобы после беседы с братьями вернуться к своей исходной оценке. Потом все втроем они попытались убедить Гертруду в том, что она ошибается. Возможно, что Валериану и Марии-Юлиане действительно трудно было прийти к определенному заключению, и они не могли узнать свою сестру в женщине, которую увидели в тот день. Хотя десятью годами раньше Мария-Юлиана уверенно признала в фотографии претендентки Франциску, но ведь даже Гертруда согласилась, что теперь Франциска выглядела более стройной, у нее была другая прическа и дорогая одежда. Тем не менее намерение посовещаться отражало отчаянное желание семейства создать впечатление, что они едины в своем мнении. С покойной Марианны спросить было уже нельзя, теперь бремя ответственности за исход описанной выше встречи лежало на Феликсе, который в конечном счете подписал в 1927 году письменное показание, из которого следовало, что претендентка не является его сестрой. Он солгал в документе, имевшем юридическую силу, и в стенах полицейского участка скорее всего вновь почувствовал страх перед обвинением в мошенничестве и последующим судебным преследованием. По этой же причине Мария-Юлиана отказалась вынести окончательный вердикт, и каждый из них старался убедить Гертруду сделать то же самое. В результате ни один из них не подписал никакого документа, в котором так или иначе высказывалось бы определенное мнение относительно личности Франциски. После многих лет лжи это было все, что могло сделать семейство, чтобы защитить себя, и прежде всего Феликса. Так же как и после встречи в Вассербурге, Феликс стал утверждать, что он, конечно же, узнал в претендентке свою сестру. «Он сказал мне, что не сомневался в том, что перед ним стояла Франциска», – говорила позднее Гертруда {70}. То же самое он сказал своей жене Эмме и дочери Вальтраут, подчеркнув, что обстоятельства заставили его отрицать, что претендентка была на самом деле Франциской {71}.
Из этого испытания Франциска вновь вышла невредимой, об этом опознании тоже забыли, и публика поверила в то, что это была очередная интрига. Однако «легенда о Шанцковской» всплыла еще один раз – последний, – в ходе судебного разбирательства в Гамбурге, когда вероятность того, что самая известная в мире претендентка
Суд также заслушал тех, кто утверждал подобно Ратлеф-Кальман с ее рассказами о том, что настоящая Франциска была убита людоедом Георгом Гроссманом, что Шанцковская умерла. Среди них был некий Бруно Гранзитцки, который через тридцать два года после события утверждал, что в июле 1920 года он встретил Франциску в Данциге, это в то время, когда она на самом деле находилась на излечении в Дальдорфе. Согласно его рассказу она нашла работу прислуги и вместе с несколькими другими молодыми женщинами отправлялась в Англию на борту судна, которое носило название «Премьер». Гранзитцки не представлял собой ничего примечательного, если бы не заявленное им воспоминание о совершенно ничем не примечательной и короткой встрече с женщиной, с которой он не был знаком и не имел никаких оснований помнить о ней, потому что, говоря об этом своем воспоминании, он отважился сообщить, что она даже сказала ему, что ее новые работодатели живут в Лондоне на улице Bedford Road {74}. Тщательное расследование этой истории, как это отметил немецкий журнал Spigel, «по прошествии лет стало почти совершенно невыполнимым» и не дало никаких результатов {75}. Никогда не теряющая надежды Доминик Оклер, которая легковерно поверила сплетням и заняла место, освобожденное Ратлеф-Кальман, с особым пылом проводила расследование этого повествования. Она проверила декларации пассажиров тех судов, что выходили из Данцига, она просмотрела все книги регистрации пассажиров, она потела над папками с делами иммигрантов в Великобритании. Не приходится удивляться, что ни один из этих документов не содержал никаких упоминаний о Франциске Шанцковской {76}.
Кроме него еще были три бывшие медицинские сестры, которые в 1966 году вышли из тени, чтобы на короткое время занять место свидетеля на суде. Шарлотта Янус, Маргарет Биннер и Эмма Бецуг – все они заявили, что работали в клинике для душевнобольных в Херренпроч в Бреслау, и утверждали, что на опубликованной в газете фотографии Франциски они узнали ту женщину, которая находилась на принудительном лечении в их больнице с 1929 по 1934 год, как раз в то время, когда на самом деле Франциска была в Америке, а после этого в клинике Ильтен в окрестностях Ганновера. Как и в случае сказки, придуманной Гранзитцки, не было найдено ни одного доказательства, способного подтвердить это довольно странное заявление {77}.
Подобные истории стали обычным делом, являясь не демонстрацией вмешательства какого-то таинственного рока, но скорее {78} свидетельством того, насколько притягательны были претензии Франциски для публики. Люди не просто хотели того, чтобы ее история оказалась правдой, нет они также хотели, и не важно, насколько противоречивы или абсурдны их истории, сами стать частью этой удивительной саги, хотели связать себя с живой загадкой двадцатого столетия. «Если человек может вписаться в историю претендентки, – так журнал Der Spigel прокомментировал показания Гранзитцки, – то он может стать частью истории вообще. Слово “ложь” не вполне характеризует сказанное им».
Однако в отличие от большей части публики на суды Гамбурга было не так-то просто произвести впечатление или вымолить у них прощение. В своем приговоре, вынесенном в 1961 году, Ганзейский земельный суд отказал не только истице в праве считать себя великой княжной Анастасией, он также вынес отрицательное решение по встречному иску, который был предъявлен Беренберг-Госслер и согласно которому истица на самом деле являлась Франциской Шанцковской. Как сказали судьи, последнее утверждение тоже не нашло достаточно достоверного подтверждения, хотя они полагали «что это весьма вероятно» {79}. Оно не нашло достаточного подтверждения по той причине, что, как это теперь видно из анализа доказательств, на самом деле Беренберг-Госслер не очень-то и старался обосновать свой иск. Вместо этого в суде он тратил большую часть времени, пытаясь опровергнуть тех, кто заявлял, что он видел спасшуюся Анастасию в той или иной провинции или стране, или же на то, чтобы опровергнуть утверждения Франциски, согласно которым великий герцог Эрнст-Людвиг с секретным визитом посещал Россию в 1916 году.
Что можно сказать о семье Франциски? Они делали все, что было в их силах, чтобы избежать участия в этом деле. К тому времени, когда начались судебные процессы в Гамбурге, Мария-Юлиана уже умерла, а Валериан, хоть и жил на принадлежавшей семье мызе, находился в Польше, входящей в число стран соцлагеря. Юрист Ганс Германн Крампф, который представлял интересы противной стороны в этом деле, в 1959 году написал Гертруде: «Исследования, проведенные в течение этого периода, подтверждают, что вы были не единственным человеком, который во время той встречи в 1938 году опознал в Анне Андерсон вашу сестру Франциску. Ваши братья и сестра тоже опознали ее, но отказались признаться в этом, ради того чтобы не стать препятствием в карьере вашей сестры… Поскольку срок давности для любого юридически наказуемого деяния истек, вам нечего опасаться, коль скоро вы теперь скажете правду» {80}. И Гертруда вновь повторила свой рассказ о том, как она узнала в претендентке Франциску, но Феликс не последовал ее примеру, он, возможно, связанный по рукам и ногам той ложью, которая содержалась в его письменном показании 1927 года, не хотел ввязываться в судебное дело. Дочь Гертруды, Маргарета Эллерик, в своей попытке переубедить Феликса писала ему: «Далеко не каждый может сказать, что у него есть родная сестра, которую важные, наделенные властью люди в течение десятилетий ошибочно принимали за дочь русского царя!» {81} Однако ничто не могло повлиять на решение Феликса, и во время всех судебных слушаний он так и не сделал никакого официального заявления