Анастасия
Шрифт:
– Як це маш?5 – спросил Ян Настасю, когда они уже сидели у берега, вдоволь натанцевавшись.
– Помимо того, что ты видишь, ничего.
– Мне жаль твою мать, она была очень добрая, – решил упомянуть Ян, он вспомнил, что еще не выражал своих соболезнований.
– Спасибо, да, очень добрая, – задумчиво ответила она, бросая камешки в воду.
А Ян вытянулся на траве, зажав ковыль между зубов. Настася наконец вспомнила, что из приличия надо бы спросить, как дела и у собеседника и быстро протараторила:
– А ты, как дела, как в гимназии? Ты ведь совсем недавно вернулся.
– От этих знаний только голова тяжелее стала, – улыбаясь, сказал он. Настася засмеялась в ответ и повернулась к нему лицом, совсем избавившись
– Это все, что ты успел понять за столько лет? – с иронией спросила она.
– Нет, – резко сев, как достойный выпускник гимназии, он с выражением продолжил, – еще «in vino veritas»6 и «errare humanum est»7. – проговаривая это, он поднял указательный и с видом знатока смотрел на ключницу.
Настася приоткрыла рот от произнесенных иностранных изречений, они очень впечатляли ее, как будто перед ней был какой-нибудь философ, но Ян залился смехом и снова упал на землю.
– Это что еще значит, балагур ты такой? – обиженно спросила она.
– Хочешь дам тебе почитать что-нибудь? – вместо ответа и, как бы извиняясь, мягко произнес Ян.
– Я давно не читала, с тех пор, как ты уехал. Мне будет сложно вспоминать. Да и времени у меня не так много, как у тебя. Лучше ты читай мне временами, а?
– Длячего не?8 договорились, – и они пожали руки, как в детстве, когда поспорили о том, кто быстрее добежит до хутора. Они рванули, но Настася споткнулась о какой-то камень, не пробежав и полметра, и разбила коленку и локти, Ян не стал над ней смеяться, как другие, а принес ей подорожник. Так они и не выяснили, кто был быстрее. Зато они выяснили, что Настя хоть и была активным ребенком, но вот удачливой и проворной ее вряд ли кто-то мог назвать.
Они замолчали, невольно прислушиваясь к стрекоту цикад. Так прошло несколько минут, но Настася нарушило это умиротворение. Спохватившись, что перед ней сын пана, она вскочила на ноги и решила спросить: «А ты что здесь, с нами?» Ян только снова рассмеялся и предложил идти домой. Вечер выдался холодным, так что долго пробыть на всеобщем веселие не удалось, да и другие рано ушли в избу, к одной вдове, которой заплатили, чтобы продолжить праздник.
«Мне скучно здесь, друзья все в городе, наверно, придется тоже уехать скоро, – задумчиво произнес пан, когда они шли к усадьбе.
– Но тебе ведь завтра гостей встречать, надеюсь потерпишь – не уедешь? – только и нашла что ответить ключница, расспрашивать о действительно беспокоящим ее она не умела.
– Ну нет, это тебе их встречать, – снова подшутил над ней пан. Он был в хорошем расположении духа.
Этой ночью Настя спала спокойно. Не было еще времени, чтобы что-то тревожило ее девичье сердечко. Только каждую ночь за окном до нее доносилось урчание голубей, клюющих с кормушки снаружи хлебные крошки, которые она оставляла. И никогда еще она не разбиралась в своих чувствах: она просто жила душевными порывами, как всякий простой и открытый человек. В вечерней молитве она попросила как обычно, чтобы маме и папе было хорошо там, на небе, и, вспоминая сегодняшний вечер, решила еще попросить за Яна. «Дай, боженька милостивый, ему здоровья и всего хорошего, что он пожелает». Перед глазами у нее возник образ улыбающегося Яна и что-то шевельнулось в душе, но Настася только улыбнулась в ответ миражу, он всегда так улыбался при виде нее.
Глава II
Настася всегда вставала спозаранку, во сколько бы не ложилась. Ее будили звонкие трели соловья или скворца, вивших гнезда на соседнем дереве каждой весной. Но сегодня, проснувшись также рано, она сладко потянулась и совсем не захотела вставать, ей вспомнился вчерашний вечер. Ей много всего нужно было сделать: и продукты кухарке принести, и слуг собрать, задания раздать, хозяев разбудить, поручения их утренние выполнить. И это только утро. Обычно, она находила время между всем этим поесть самой. Марыня готовила отличные каши или похлебки для всей прислуги.
А
Поднимаясь ни свет ни заря, Настася давно привыкла к утренней прохладе, иногда даже ходила утром искупаться в речке Жаберке. Но чаще просто просыпалась и долго смотрела на виднеющийся аловато-фиалковый рассвет через открытое окно, перед которым же она молилась каждый вечер в свете луны и звезд. Жила она в маленькой, но уютной комнатке на втором этаже, рядом с пановьми опочивальнями. Стены были оклеены обоями горохового цвета, но очень давно обновлялись и уже успели посереть. Над кроватью ее висел карандашный портрет ее отца и матери, который был нарисован одним деревенским художником на заказ очень давно, в пору родительской молодости. Простая деревянная кровать стояла в углу, изголовьем упираясь в подоконник, на котором лежал молитвенник и четки из коричневых стеклянных бусин. В соседнем от окна углу располагался небольшой желтый комод, который когда-то стоял у пани Берты в комнате, но был заменен более новым. В комнате еще был табурет, а рядом эмалированный тазичек и кувшин с водой. Это все, что было из мебели в комнате нашей маленькой ключницы. Остальные комнаты для малочисленной прислуги располагались на первом этаже. В этой усадьбе никогда не было огромного количества дворовых. Гостей встречали сами хозяева, паньи, в основном, следили за расходами и доходами. Вся прислуга состояла из трех служанок, одна из которых была главной (у нее хранилось большинство ключей), кухарки, садовника и конюха. Которые держались своего места, потому что панство здесь было снисходительным. И жила Настася в комнате одна с тех пор, как не стало матери. Отец ее был военным и погиб в одном из походов, когда ей было совсем мало лет. Одно воспоминание, связанное с отцом, сохранилось у нее в памяти: он в военной форме и блестящих черных сапогах ясным летним днем стоит у деревянных ворот, щурясь от солнца, а мать подводит маленькую дочурку за ручку, прячущуюся в складках маминого платья; отец подхватывает ее на руки и кружит, а малютка не боится совсем, заливается смехом. Еще она помнила, что мама часто рассказывала о своей родной деревне, откуда она и отец Насти были родом. Где они жили у родителей мужа, простодушных ремесленников, ценивших спокойствие в родном доме и зарабатывавших на жизнь изготовлением посуды. Спустя пару лет ожиданий мужа мать нанялась в соседнее село к пану в служанки и уехала, распрощавшись со всеми не желая быть для родственников мужа обузой. А позже стала и ключицей, нельзя было не доверять такой верной и исполнительной женщине. Старики с тех пор, наверно, давно померли. Невесть что произошло с их избой. Ее же родственники были из бывших крепостных и, выкупив кое-как землю у помещика, стали работать на ней, выращивая овощи, которые обеспечивали им пропитание.
А Настася была молода, и, хоть ей и доверили все материнские обязанности, среди другой домашней прислуги ее слово еще не приобрело особый вес. Марыня ее любила, потому что нянчила с пеленок, а еще две служанки – недавно нанятые взрослые женщины – всегда разговаривали с ней покровительственным тоном. Они были сестрами, но совершенно не похожими друг на друга: одна рыжая с веснушками, а другая черноволосая и смуглая. Но Настася не обращала на их отношение особого внимания, в основном, она выполняла личные поручения Берты или пана сама, не обращаясь к ним за помощью без крайней необходимости.
С приездом гостей прибавлялось дел, как и сейчас. Нужно было подготовить комнаты, вынести матрацы, вымыть все полы, принести новых цветов. И Настася вместе со служанкой занимались этим, пока третья подавала завтрак пановьям и выполняла их поручения. Настасье приходилось бегать с подушками и одеялами, которые она приносила из кладовой (ключи были только у нее), их необходимо было проветрить, освежить, как и все остальное постельное белье. К концу дня все платья служанок были такими пыльными, что приходилось еще и заботиться о чистоте своего наряда.