Анастасия

Маскевич Анастасия

Маскевичи и Пилсудские не виделись долгое время, Пилсудскому досталось имение в соседнем местечке от бездетного дядюшки, куда он и переехал, уже будучи женатым. А через год у них родилась дочка. Выходило, что Марта была на год младше Яна. Раз они приезжали в Разумовку на юбилей пана, с тех пор каждый был занят своими делами. Снова двух старых друзей свел случай: оба – польские помещики, оказались на одном из аукционов по распродаже имущества, разорившегося помещика в соседней губернии. Обоим больше 50-ти лет, и они давно могли бы выйти в отставку, но еще находили в себе силы работать. До отмены крепостного права их семьи считались крупными помещичьими, но после 1863 года, когда российское правительство решила осуществлять реформу в пользу крестьян, им пришлось туго. Но это было давно, сейчас

в гостиной огромной усадьбы сидели два успешных, уважаемых в губернии человека. Тем более, что владение землей было довольно прибыльным, если вести дела с умом. Поэтому им было, что обсудить, о чем расспросить. Правда, между ними была кое-какая разница, Пилсудский ставил себя на порядок выше своего собрата, потому что был чистым поляком, когда же матерью пана Маскевича была русская княжна, он был очень близок с матерью. Поэтому пан мог изъясняться на чистейшем литературном русском языке, эту же способность перенял у него и сын.

Пани Берта и пани Ангелика также были дружны между собой, сейчас они щебетали не умолкая, к их разговору присоединилась и Марта, после того, как Ян оставил ее, сказав, что должен помочь другу. На самом деле, он зашел в свою комнату за книгой и ушел читать в сад, потому что быстро утомлялся от светских разговоров, а иных такая приличная девушка как Марта не могла себе позволить с малознакомым парнем. Она все лепетала что-то о музыке, ее жанрах, несмотря на то, что Ян пытался перевести тему в сторону науки или философии.

Так время подошло к ужину. Добрый ужин состоял сегодня из жареной голонки и томатного супа, на столе также были разнообразные закуски из овощей. Ужин подавался к определенному времени, поэтому Ян вернулся и разделил трапезу со всеми. Мать упрекнула его за невнимание к гостям, и он, чувствуя вину перед родителями, весь вечер был невероятно обаятелен. Делился своими историями гимназисткой поры и даже умудрялся добро подшучивать над пановьями. Он не знал об уговоре родителей, а если бы и знал, то не воспринимал его всерьез. Он, конечно, был благодарным сыном, уважающим мнение старших, но браки по расчету, как он понял довольно рано, абсурдны и бессмысленны для мыслящего человека.

Настася прислуживала на ужине, и пан Пилсудский узнал ее:

– А не та ли это девчушка вашей служанки? – громко спросил он пана Маскевича и покосился на Настасю.

– Она самая, только служанка скончалась уж.

– Это прискорбно. Но как выросла малютка, похорошела, – также громко сказал он, глядя прямо в глаза подносящий блюдо ключнице, и лукаво улыбнулся, а потом закряхтел.

Настасье это не понравилось, она решила еще с первых минут, что этот пан – неприятный тип. Его залысина соседствовала с темными бакенбардами, скорее всего, крашенными. С которыми он не хотел расставаться в память об ушедшей молодости. Но главное, что отталкивало Настасю, так это маленький рот, на котором застыла слащавая улыбочка.

Ужин прошел, и мужчины захотели сыграть партеечку в карты, но жена Пилсудского Ангелика предложила помузицировать, ведь «Марта так прекрасно поет, вы обязательно должны послушать». В гостиной стояло маленькое премиленькое фортепиано, с черными клавишами вместо белых и белыми вместо черных, к которому давно уже никто не притрагивался. Поэтому понадобилось немного времени, чтобы настроить его. Над ним с двух сторон висели причудливого вида подсвечники, в которых сейчас горели низенькие свечки. Яна пытались научить игре на этом чудесном инструменте, даже учителя наняли, но, выучив нотную грамоту, он потерял всяческий интерес к фугам и прелюдиям. Спустя время он все же выучил пару мелодий сам. И вот тогда зазвучала то ли украинская, то ли польская мелодия и Марта высоким голосом запела слова какой-то неизвестной народной песни. Она пела о счастливой любви, о гармонии – редкая тема для народных протяжных песен, – меняя польские слова на украинские, украинские – на русские и наоборот.

– Где пани услышала эту песню? – спросил Ян, когда ей уже рукоплескали.

– От какой-то служанки. – махнув ручкой, ответила она и присела обратно на диван рядом с маменькой.

Услышав звуки фортепиано, служанки и наша ключница остановились чуть поодаль от двери. Настася, опомнившись

раньше других от этой захватывающей мелодии, зашла в гостиную удостовериться, что гости ни в чем не нуждаются. Ян, увидев ее, вскочил и со светящимися глазами воскликнул:

– Настась, а давай споем ту, которую твоя мама нам пела так часто?

– Я… я…

– Идем, я сыграю.

Русских слов в этой песне не было, она не была народной, хотя никто не мог уже сказать, кто был ее автором. Песня представляла собой диалог между мужчиной и женщиной о том, почему он должен покинуть ее и уйти воевать. Ян затянул густым тенором что-то о том, что «очень любит, но долг зовет», аккомпанировав себе двумя пальцами правой и тремя – левой руки. Сначала голос Настаси дрожал, сама она перед публикой никогда не пела этой песни, и вместе они еще никогда ее не исполняли. Но, закрыв глаза, она вспомнила, как мама пела ее перед сном, пока она смирно сидела у нее на коленях, прижавшись к груди. Слова сами всплывали у нее в памяти строчка за строчкой, и она просто отдалась потоку. Когда затих последний аккорд, Настася открыла веки, и свет ударил ей в глаза так, что у нее закружилась голова. Она сгребла в кулак фартук от нахлынувших чувств. Аплодировали не так громко, как Марте. Она увидела натянутые улыбки женщин, сидящих напротив, и неприятную улыбку Пилсудского. Хорошо, что пан Маскевич не смущал ее настойчивым взглядом, он тоже не подозревал о способностях к пению маленькой ключницы, но был занят своими мыслями, уставившись на камин. А Ян просто сиял и даже поцеловал руку ключнице, поблагодарив за дуэт. Он как-то услышал, как Настя пела, когда перебирала какую-то крупу, и с тех пор он мечтал спеть с ней. Он не хотел ее смутить, он всего лишь ценил талант такого простого человека. Настася страшно смутилась и буквально выбежала из комнаты, где ее встретили служанки, весьма удивленные открывшимся для них талантом, о чем свидетельствовали их открытые рты и поднятые брови. Настася зашагала дальше на кухню. Тем временем, Марту попросили спеть еще что-нибудь.

– А я думала, вы не любите музыку, – бросила она, проходя мимо Яна, уже успевшего расположиться в одном из кресел.

– Так и есть, – весело ухмыльнулся он в ответ. И Марта запела современный очень популярный в ту пору русский романс. Ян был все еще в хорошем настроении и пригласил Берту потанцевать с ним. Женщина заохала и стала кружиться по зале, под стать своему молодому сыну. Затем мужчины все же сели за карты, но Ян изрядно проигрывался уже с начала игры. Его мысли были заняты воспоминаниями о душевном исполнении любимой мелодии Настасей. И он не стал играть вторую партию, вышел на балкон и присел в качалку. Оставил панов в их разговорах о политике и железной дороге. Рассматривая звезды и созвездия, такие яркие именно здесь, в Разумовке, и нигде больше, у него в голове возник вопрос «а вы верите в любовь?». Он не знал, кому хочет его задать, сам ответить на него он был пока не готов.

Только там, на кухне Настася, немного успокоившись, почувствовала гордость. Подумала, что не хуже высокородных. Ей очень захотелось рассказать об этом подруге, но у нее было еще много дел в доме. А когда она их закончила, никаких сил на рассказы и не осталось. Она упала на свою кровать сразу после того, как помогла паньям раздеться. И крепко заснула, даже не помолившись.

Глава IV

Пилсудские собирались гостить еще пару дней и сегодня намечались обычные светские развлечения. Мужская часть к обеду готовилась уехать на охоту: для этого особой помощи служанок не требовалось, разве что обувь начистить да одежду подать, да и закусок каких завернуть. Ружья чистил и коней готовил сам конюх.

Часам к 11 женщины расположились на террасе под навесом маркизы на первом этаже, когда все приготовления к охоте уже заканчивались. Они пили чай со свежими булочками рядом с кряхтящим самоваром, и Марта вслух читала роман. И все-таки захватили зонтики и шляпки для дополнительной защиты их от солнца. Ян на своем вороном прискакал, чтобы попрощаться. Он был одет в узкие светлые штаны и английскую куртку.

– я надеюсь, вы ненадолго, – крикнула вслед Берта. – я обещала Марте, что ты покажешь ей окрестности!