Анатолий Тарасов

Горбунов Александр Аркадьевич

«Молодой человек!» — вспоминал Карандин громогласное обращение к нему тренера. Карандин был осведомлен о том, что «такое обращение свидетельствует о крайней степени тарасовского негодования». «Молодой человек! — повторил Тарасов. — Непозволительно шутить с такой командой, как ЦСКА! В этой команде выступают выдающиеся игроки советского хоккея. Вам оказано большое доверие, высокая честь судить игру такой команды, а вы допускаете разные штучки…»

Матч в итоге завершился ничьей (4:4). Огорченный результатом Тарасов не стал возвращаться в Москву вместе с командой, отправил ее поездом, а сам поехал в аэропорт. Там-то они и встретились — Тарасов и Карандин с Литвиновым,

ожидавшие рейс до Новосибирска. «Тарасов, — вспоминает Карандин, — как ни в чем не бывало, подошел ко мне и, улыбаясь, сказал: “Я немного погорячился” (это к вопросу о мстительности и злопамятстве, приписываемых Тарасову. — А. Г.). А потом, как бы оправдываясь, добавил про свою команду: “Мерзавцы, такой день мне испортили”. Смысл этих слов я понял позже. Оказалось, что у него был день рождения! Но тогда я этого не знал. Можно представить мое состояние: сам Тарасов чуть ли не извиняется передо мной, юнцом! И я пустился в объяснения: как затолкали ленинградца в ворота, где находились московские защитники, когда влетела шайба… Но это Тарасова уже не интересовало. С тем мы и расстались».

Тарасовские недоброжелатели непременно назовут этот короткий разговор очередным проявлением артистизма со стороны тренера: матч-то уже, дескать, состоялся, вспять события не повернуть, а на будущее неплохо привлечь молодого судью на свою сторону. Но так истолковывать поведение Тарасова могут лишь те, кто заведомо предвзято относится к тренеру. Между тем Тарасов никогда не юлил и всем — от высокого начальника до начинающего арбитра — говорил в лицо всё, что думал. Если бы он был убежден в неправоте Карандина, тот получил бы в аэропорту сполна. Но в том-то и дело, что отходчивый Тарасов знал: судья в этом эпизоде сработал верно.

Так вот, о матче в «Лужниках». Карандин рассказывает, что он «долго размышлял о том, почему Тарасов так поступил. Ведь он знал, что высшее руководство страны не простит ему этого поступка. Ведь формально судейская бригада была права. Формально…».

И по прошествии времени Карандин делает вывод, во многом объясняющий последующие действия властей — партийных и спортивных:

«Тарасов, теперь я в этом уверен, был 11 мая стопроцентно прав. Судья чистого времени должен был давать сигнал о перерыве не по контрольному секундомеру, а по времени на табло. Если бы табло сломалось — тогда другое дело. Но, как позже выяснилось, табло было абсолютно исправным. Я уверен, что гол бы, в конце концов, засчитали. Если бы не вмешались люди, которые ненавидели Тарасова и мечтали хоть как-то ему “насолить”. Уверен, что на судей-хронометристов тогда было оказано давление. Все знали, что он уведет команду в знак протеста, несмотря на то что на матче присутствует сам Брежнев. И все знали, что за этим последует».

В фильме «Хоккей Анатолия Тарасова» Анатолий Владимирович, вспоминая тот матч, назвал судью «жуликом». Вряд ли он имел в виду Карандина. Говорил, скорее всего, вообще о «судейском жульничестве» в той встрече, приведшем по вине арбитра-хронометриста к незасчитанному голу в спартаковские ворота, забитому честно, без нарушений правил и в отведенные регламентом секунды. «Понимал, что жульничество, — признавался позже Тарасов, — но это понимание не давало мне, как тренеру, права так поступать. Сейчас мне стыдно за тот поступок».

Карандин тогда никак не мог повлиять на решение судьи-хронометриста. Шайбу после сигнала с судейской лавочки нельзя было засчитывать. «И мы, судьи, — говорил позже Карандин, — были правы, и Тарасов был по-своему

прав. У него ведь были враги, которые воспользовались моментом, чтобы ему отомстить. И они успешно это сделали. Добились желаемого».

В конце 1974-го — начале 1975 года в Канаде и США проходил второй неофициальный молодежный чемпионат мира. Тарасов был приглашен на турнир — почетным гостем. Карандин был выбран Международной федерацией хоккея одним из рефери турнира. Тарасов и Карандин летели вместе. В самолете они вспомнили майский лужниковский матч 1969 года. Тарасов, по словам Карандина, признал его — арбитра на площадке — правоту в том скандальном эпизоде, но всё равно был недоволен. Любопытен рассказ Карандина о том, как они по прилете в Канаду оказались в одном номере отеля:

«“Есть небольшие проблемы с размещением, — сказал встречавший нас Агги Кукулович, считавшийся в Канаде специалистом по советскому хоккею. — Временно вам придется пожить не так комфортно. Через день-два на каждого будет отдельный номер. А пока — только один на двоих”. И выпало мне жить вместе с Тарасовым. Представляете?! Я — на седьмом небе! Хоть какое-то время побыть вместе с таким человеком, пообщаться с ним! Он столько знает! Я был по-мальчишески счастлив.

Получили ключ. Поднялись в номер.

— Ну что, сибиряк? Посмотрим, какой ты есть, когда не судишь. Не храпишь?

— Не-ет, что вы!

— Уже хорошо.

Время позднее. К тому же долгий и утомительный перелет, разница во времени. А меня предупредили, что завтра буду судить товарищеский матч.

Разобрались, расположились, приняли душ. Я быстренько в постель, чтобы отдохнуть с дороги. И, откровенно говоря, не хотелось мешать Анатолию Владимировичу, который тут же уселся за стол, разложил бумаги и что-то пишет.

Не успел я закрыть глаза — толчок в бок.

— Ты что, спать сюда приехал? Давай-ка вставай.

Я взмолился:

— Анатолий Владимирович! Мне же завтра судить!

— Правильно! Садись и изучай правила. Не у себя дома — в Канаде. Их правила нужно знать. А отдыхать тебе еще рано — молодой.

Поднял меня. Поговорили немного, он опять уткнулся в свои бумаги. Пишет. Я незаметно в постель и сразу отключился. Но спал, наверное, считанные минуты. Тарасов снова растормошил. Так мы с ним ночь и скоротали. Утихомирился он под утро, а мне оставалось поспать часа три, не больше. Как мне хотелось переселиться в другой номер! И я не вспоминал с своем телячьем восторге.

Когда же нас расселили, Анатолий Владимирович сказал:

— А мне жаль с тобой расставаться. Ты хороший собеседник».

В Канаде Тарасов ни разу не заговорил с Карандиным о скандале-69.

Глава четырнадцатая ИСКРЕННОСТЬ ВОСПРИЯТИЯ

Тарасова постфактум обвиняли в конформизме, использовании советских методов в воспитательной работе, смеялись над семинарами для хоккеистов — для изучения трудов классиков марксизма-ленинизма, материалов партийных съездов.

В искренности Тарасова, верившего в справедливость общества, в котором он, родившийся через год после революции, вырос, в котором получил возможность заниматься любимым делом, добился огромных успехов, стал выдающимся тренером, его хулители сомневались. Между тем поводов для таких сомнений Тарасов не давал. Те, кто писал о нем с пренебрежением, как правило, мерили по себе, подгоняя свои публичные поступки и деяния под запросы тогдашней идеологии, а на кухнях смеялись над системой, охаивая ее и отказывая другим быть искренними при восприятии происходившего. Такими, как Тарасов.