Анатомия любви
Шрифт:
Не сказав больше ни слова, он подхватил свой саквояж, развернулся на каблуках и вышел через заднюю дверь, махнув на прощание полами черного пальто.
– Боюсь, манерам он не обучен, – шепнул лорд Алмонт, стоило Стрейну уйти. – Но мне сказали, что он лучший в городе. Только представь, был протеже великого доктора Бичема, пока тот не умер. Ты, конечно же, останешься на чай?
Уже два года минуло с тех пор, как отец Хейзел заступил на свой пост на острове Святой Елены – в качестве капитана Королевского флота, назначенного следить за сосланным императором Наполеоном, – и с тех пор лорд Алмонт возложил на себя
Когда она станет женой Бернарда, а затем, со временем, и новой леди Алмонт, тяжелые воспоминания, возможно, скроются, как страницы книги под обложкой. У нее будут новое имя и новый дом. У нее начнется новая жизнь. Она станет новым человеком, который не боится печали.
– А, Бернард! – произнес лорд Алмонт, едва его сын появился на верху лестницы. – Вы двое будете обедать здесь? Я уверен, Сэмюель успеет предупредить кухарку.
– На самом деле, дядюшка, – сказала Хейзел, – я надеялась, что Бернард сопроводит меня на прогулку.
Бернард спрыгнул с последней ступеньки и галантно подставил ей локоть. К тому моменту, как они покинули дом, слуги успели убрать все следы хирургической операции, проведенной здесь считаные минуты назад.
Эдинбург называют «Афинами Севера» за достижения в философии, но теперь это еще и дань его архитектуре: белому камню, прямым широким улицам, многочисленным колоннам. Новый город начали строить на равнине в тени Эдинбургского замка в 1760-х, полагаю (когда зловоние и теснота в зданиях по Хай-стрит на холме стали невыносимы для любого человека достойного происхождения и воспитания), но только с 1810 стали появляться поистине впечатляющие здания в стиле классического романтизма. И теперь, смею утверждать, Эдинбург может похвастаться более красивыми образцами романтизма, чем любая другая столица Европы.
3
– Нет.
– Пожалуйста.
– Ни в коем случае.
– Но меня не пустят без тебя. Никаких шансов. А вот в паре с виконтом Алмонтом меня выгнать не посмеют.
– С будущим виконтом Алмонтом. Мой отец все еще жив, благодарю за беспокойство.
– Ну, ты ведь и сейчас кто-то, так? Наверняка ты, по крайней мере, баронет. А это что-то да значит, будущий виконт Алмонт.
– Хейзел, – одернул ее Бернард.
– Тебе не обязательно смотреть. Можешь вообще просидеть все время с закрытыми глазами.
– Но я ведь все равно буду это слышать.
Хейзел помахала зажатой в руке листовкой.
– Да брось,
Бернард шагал дальше.
– Нет.
На нем был новый цилиндр цвета голубиного крыла, и пусть даже он сейчас отвернулся от Хейзел, та видела, что он старается показать его под удачным углом, так, чтобы свет должным образом падал на поля и подчеркивал его резко очерченный подбородок. Пиджак на нем тоже был серым, а еще он надел канареечно-желтый шелковый жилет.
Несмотря на то что в начале дня царила приятная осенняя прохлада, за время их прогулки она успела смениться удушающей жарой. Хейзел почувствовала, как по спине, под слоями ткани, ползет капля пота.
– Ты беспокоишься, что моя матушка будет сердиться на тебя за это?..
Бернард, повернувшись, перебил ее:
– Да. Признаться честно, да. Я беспокоюсь, что твоя мать будет сердиться на меня, но более того, Хейзел, я беспокоюсь, что она рассердится на тебя. Имеешь ли ты хоть малейшее представление о том, в какие неприятности попадешь, стоит твоей матери – или отцу, если уж на то пошло, – узнать, что ты побывала на лекции по анатомии? На публичной лекции по анатомии! Кто только не приходит в подобные места! Пьяницы… насильники! И… и… театральные актеры!
Хейзел закатила глаза, подтягивая перчатки цвета слоновой кости. Их купил ей отец еще до того, как отбыл на Святую Елену.
– Студенты, Бернард. Вот кто ходит в подобные места. В любом случае я все продумала: скажу матери, что иду с тобой на пикник в Сады Принцесс-стрит и что меня не стоит ждать до вечера. Мы можем пешком прогуляться с холма и добраться до тебя уже к чаю.
Мимо проехал роскошный экипаж, и Бернард замешкался с ответом, вежливым, полным достоинства кивком приветствуя джентльмена, едущего в нем. Затем снова повернулся к Хейзел, уже не скрывая раздражения.
– Изучать медицину – одно дело. Это даже полезно. Мой друг из Итона, Джон Лоуренс, сейчас учится в Париже и вскоре станет неплохим терапевтом, а затем удачно женится и будет дорогим гостем на всех наших званых вечерах. Если тебе хочется верить в то, что ты сможешь стать врачом – или медицинской сестрой – полагаю, это еще допустимо. Но хирургия, Хейзел, хирургия – для людей без средств. Без статуса. Они же просто мясники, в самом-то деле!
Он успел пройти несколько шагов, прежде чем понял, что Хейзел не идет рядом с ним.
– Хейзел?
– Что ты имел в виду под этим «хочется верить»?
– Что я?..
– Ты сказал «хочется верить в то, что» я «смогу стать врачом».
– Я лишь хотел сказать… Хейзел. То есть. Ты же в самом деле не рассчитывала… – Он помолчал, а потом заговорил снова: – Твои умения обрабатывать царапины и сбивать жар будут весьма кстати, когда мы поженимся!
– Ты же всегда знал, что я хочу быть хирургом, – выдохнула Хейзел. – Мы сотни раз это обсуждали. И ты всегда меня поддерживал.