Анатомия страха
Шрифт:
– Можно к вам?
– спросила она. Таким голосом строгий педагог вызывает к доске нерадивого ученика.
Толик захлопал глазами, как сова.
Ольга уселась на стул и смотрела на Диму, не зная, что сказать. Пауза затянулась. Поерзав на кровати, Толик накинул куртку от спортивного костюма и бочком, как краб, выбрался в коридор.
Дима продолжал молчать. Грызла какая-то непонятная обида, а еще - разочарование, острое, чуть ли ни до слез. Он вспомнил рассказ одного своего приятеля, который в школе три года дружил с одноклассницей и всерьез мечтал на ней когда-нибудь жениться. И вдруг 1 сентября в десятом классе не захотел к
– Как у вас дела?
– спросила Ольга так же строго.
– Нормально, - ответил Дима и подумал: «Зачем она пришла? Ждал-ждал - и дождался!»
– Что говорят врачи?
– Скоро выпишут.
– Лекарств хватает?
– Вполне.
– А кормят как?
Это напоминал допрос. Правда, без пристрастия. Дима начал злиться.
– Не знаю, как кормят. Мне тут приносят кое-что, не дают с голода умереть.
Ольга чуть порозовела. Она вытащила из большой черной сумки - с такими небогатые домохозяйки ходят на рынок - полиэтиленовый пакет и положила его на тумбочку.
– Я вам тоже принесла… Яблоки, бананы, печенье, сок.
«Ты еще товарный отчет предъяви!»
– Спасибо… Оля, - чтобы назвать ее так, а не по имени-отчеству, пришлось приложить усилия.
Говорить было не о чем. Диме хотелось только одного - чтобы она поскорее ушла. Похоже, Ольга хотела того же и она раскаивалась, что вообще пришла, но уйти вот так, пробыв «у одра» всего несколько минут, казалось ей неудобным. Она буквально вымучивала вопросы, хороший ли у него сосед и нормально ли показывает телевизор. Дима пытался отвечать развернуто, чтобы ответы заняли побольше времени, но никак не получалось.
Наконец Ольга решила, что приличия соблюдены, программа выполнена, можно отступать.
– Ну, Дмитрий… Иванович, мне пора. Поправляйтесь скорее. До свидания.
– До свидания… Ольга Артемьевна. Спасибо, что пришли.
Она быстро вскинула на него глаза, и на мгновение в них мелькнула какая-то растерянность, почти беспомощность. Быстро моргнув, Ольга погасила это выражение, порывисто встала и вышла. Несколько секунд еще было слышно, как цокают по плиточному полу коридора металлические набойки ее «шпилек».
Дверь открылась, и Дима вздрогнул, но это вернулся Толик. Он разве что не подпрыгивал от любопытства, что при его комплекции смотрелось как минимум забавно.
– Это что за училка была? Жуть! Я уже думал, типа она меня сейчас из класса вытурит. Решил сам уйти. Это случайно не жена?
– Нет. Это наш бухгалтер.
– Да, Димон, - притворно вздохнул Толик, - что-то сегодня не твой день. Одни тетки мымристые ходят, конкретно. Ну да еще не вечер.
Но больше никто не пришел. Дима угрюмо смотрел в потолок и мстительно твердил себе: «Вот, а я тебе говорил, урод, говорил! Не лезь, не про тебя! Пустил слюни? Ах, какая необычная! Что там такого необычного мог Серый себе найти?! Вот и жуй теперь сопли. И какого черта ее только принесло?! Решила христианское милосердие показать?»
Дима доказывал себе, что все просто придумал, что Ольга - самая обыкновенная и ничуть ему не нужна. Но получалось плохо. Хотелось плакать.
Они посмотрели тупой новорусский боевик, где некое подобие Толика лихо
Время шло к полуночи, и Толик по традиции решил подкрепиться. Он с любопытством посмотрел на оставленный Ольгой пакет, к которому Дима так и не притронулся.
– У тебя там ничего не стухнет?
– Не знаю.
– Так посмотри!
– Ломает.
– Ну давай я посмотрю.
– Смотри, - равнодушно разрешил Дима.
– Что найдешь, то твое.
Толик недоуменно хмыкнул и зашуршал пакетом. Обтер краем простыни крупную «семеренку», хрустнул так, что у Димы появилась оскомина.
– Так, яблоки, бананы, печенье. Вкусное, сырное! Сок. Апельсиновый. Ни хрена себе, натуральный, за сорок восемь рублей. А это что?
На ладони у Толика сидел керамический ежик с печальной, словно обиженной мордочкой.
– Ну надо же, чмо какое!
– рассмеялся Толик.
– Дай сюда!
Дима взял ежика. В носу защипало. Как она угадала?
Он с детства был неравнодушен к грустным уродцам. Правда, во времена его детства практически все игрушки были таковыми, но все же по-настоящему очаровательных своим безобразием было мало. И все у него - настоящий паноптикум. Он любил ежей, бегемотов и жаб, а из собак - кривоногих такс, мопсов и бульдогов. Когда-то он мечтал о таксике - черно-подпаловом, длинном, блестящем, как надраенный ваксой сапог Но родители наотрез отказались покупать «урода». Давай купим лучше овчарку, говорили они. Но овчарку Дима не хотел, и тема на этом была закрыта.
Дима сжимал ежика в кулаке и глупо улыбался.
– Да, Димон, конкретно тебя контузило, - заключил Толик и отвернулся носом к стенке.
Не выпуская ежика, Дима взял с тумбочки телефон и набрал номер. Ольга сняла трубку сразу, словно сидела у аппарата и ждала звонка.
– Оля, привет, это я, - тихо сказал Дима.
– Привет. Дим, ты извини…
– Оля, не надо ничего говорить. Спасибо тебе!
– Я вела себя как идиотка. Сначала никак не могла решить прийти, а потом… Я так испугалась за тебя!
– Олечка, не надо. Все в порядке. Как зовут ежика?
– Дима, конечно. Понравился?
– Спрашиваешь!
– Я приду еще?
– Нет, - испугался Дима.
– Давай лучше я тебе позвоню, когда выйду. Уже скоро, через пару дней.
– Хорошо, - Дима мог поклясться, что она улыбается.
– Ну, тогда спокойной ночи.
Толик повернулся, состроил гримаску и отвернулся снова.
Здесь не было ночных шорохов и шепотов, не прятались по углам шевелящиеся тени, не было острых, как игла, приступов животного ужаса. Только бесконечная, неподвижная, тупая тоска и тревога. Только сны, с каждой ночью все более яркие и страшные. Только воспоминания. Они были не внутри него, они были вокруг. Он сидел в крохотной закрытой комнатке, а призраки и чудовища налегали на дверь, и она трещала под их ударами. Щель становилась все шире, воспоминания просачивались через нее по одному.