Анатомия страха

Рябинина Татьяна

– А ты не держи долго. Лучше я тебе новые принесу. Без клопов. Ты из дома?

– Нет, только забежала пыль с себя стряхнуть. Я тут недалеко аудит делаю по договору, сроки горят, приходится задерживаться.

– Слушай, Оль, а хочешь я тебя к себе бухгалтером возьму?
– и Дима рассказал, как в больнице выдал ее за своего бухгалтера. Ольга смеялась, на них оборачивались.
– Может, пойдем куда-нибудь? А то торчим на углу, как не знаю кто.

– Я с утра голодная, - сказала Ольга, поправляя шелковый шарф.
–

Дома - шаром покати.

– Мы, между прочим, у входа в ресторан стоим.

– Ой, нет!
– скривилась она.
– Только не это. Давай лучше в кафешку. Тут рядом приличная есть.

– Тут рядом много кафешек. Вон, через дорогу, например, - Дима кивнул туда, где на мраморных ступеньках топтался здоровенный бритый вышибала.

– А, жлобское заведение!
– Ольга махнула рукой.
– Правда, лет десять назад там жарили обалденных цыплят. Пошли!

Они прошли буквально несколько метров и оказались у самой обыкновенной стеклянной двери со скромной табличкой «Кафе».

– Сюда?
– уточнил Дима.
– А где название?

– Зачем тебе название?

Поднявшись по ступенькам, они оказались в маленьком, совершенно пустом зальчике с обитыми гобеленом стенами. Тосковавший за стойкой бармен оживился.

– Машуня, у нас гости!
– крикнул он куда-то себе за спину и снова повернулся к ним: - Проходите, присаживайтесь.

Не успели они сесть за столик в углу, к ним подлетела молоденькая официантка с черными волосами, блестящими, как у японской куклы. Она протянула Ольге меню в зеленой обложке, но та не взяла, глядя на что-то за ее спиной круглыми от удивления глазами. Дима и официантка как по команде обернулись.

Огромный кот черепаховой масти в противоблошином ошейнике стоял на стуле, положив лапы на край стола, и поедал хризантему в вазочке - такую же, как в Ольгином букете.

– Не только ты хризантемы любишь, - сказал Дима.

– Прохор!
– строго прикрикнула на кота официантка Маша.

Кот прижал уши, но продолжал объедать цветок. Маша махнула на него меню. Сказав «мыр», Прохор тяжело шлепнулся со стула и с достоинством удалился на кухню. Ольга засмеялась.

– Никакого с ним сладу, - вздохнула Маша.
– Подождите, он еще к вам придет. Только не давайте ничего, он не голодный, просто попрошайка. Ну, что будем кушать?

Они заказали по салату и по отбивной. Тихо играла музыка - что-то знакомое, но давно забытое. Дима курил, Ольга маленькими глоточками пила минеральную воду. Они молчали, но молчание это было мягким и пушистым, как усевшийся в углу умываться Прохор. «Удивительно!» - подумал Дима и улыбнулся.

– Ты чего?
– спросила Ольга, глядя поверх стакана.

– С тобой хорошо молчать.

– А разговаривать?

– Разговаривать тоже, но молчать редко с кем хорошо. Обычно люди начинают нервничать и говорить всякую ерунду, лишь бы забить паузу.

Диме хотелось сказать многое,

вернее, он чувствовал многое, но совсем как четверть века назад, не знал, как выразить это словами.

– Здесь хорошо, - выдавил он.

– Да, - кивнула Ольга.
– Раньше здесь готовили огромные горячие бутерброды. Я после института работала здесь недалеко, в одной профсоюзной лавочке. Летом наша столовая закрывалась, вот мы и харчевались где придется. До дому все-таки далековато было бегать...

Дима заметил, что морщинка между Ольгиными бровями вдруг стала глубже.

– Оля, скажи, - он накрыл ее руку своею, - ты… чувствуешь себя виноватой?

– Ты имеешь в виду, из-за тебя?

– Да.

– Не знаю… Когда-то я была замужем, мне только-только восемнадцать исполнилось. Когда поженились, казалось, неземная любовь до гроба. А потом случайно познакомилась с одним парнем. В очереди к врачу. Это было какое-то безумие, я ничего не могла с собой поделать. Вот тогда я действительно чувствовала себя виноватой. Счастливой и несчастной одновременно. Он хотел, чтобы я развелась, но… я не смогла. Мы расстались, с мужем все наперекосяк пошло, через год он сам захотел развода.

– А сейчас?
– Дима все крепче сжимал ее руку.

– Нет, это не вина, что-то другое.

– Что?

– Дима, я сама не понимаю. Хочешь честно? Меня тянет к тебе, но как будто что-то мешает. Я поэтому и в больницу к тебе боялась прийти. И это что-то не во мне, а в тебе.

– То есть?

– Ну я не знаю, не знаю, - Ольга чуть не плакала.

Она резко встала и ушла в туалет. Дима закрыл глаза, а когда открыл, на Ольгином месте сидел Прохор.

– Здорово, кот!
– сказал Дима и приподнял бокал вина.

– Здорово, Дима!
– ответил кот.

Или я схожу с ума, или одно из двух, вспомнил Дима братьев Колобков.

– Как дела?
– спросил он.

– Да помаленьку, - кот чихнул.

– Здравствуй!
– машинально сказал Дима: по словам Стоцкого, так непременно надо говорить чихнувшему коту, чтобы не заболели зубы.

– Спасибо, сам не сдохни. А у тебя как дела?

– Сам видишь.

– Дурак ты, Дима! Честное слово, еж - птица гордая, пока не пнешь - не полетит.

– Это ты про меня?
– возмутился Дима.
– А я тебе тогда кость не дам.

– Ну и подавись!
– Прохор с презрением отвернулся. Вернувшаяся Ольга взяла его на руки.

– Смотрите, - предупредила подошедшая забрать салатники Маша, - он линяет. И когтит.

– Ну и пусть, - отмахнулась Ольга, но кот «когтить» не стал, а свернулся клубком у нее на коленях и громко запел-замурчал.

– Надо же, - восхитился Дима.
– Кот-баюн. Бабушка мне говорила, таких раньше детям под кровать сажали, чтобы засыпали быстрее. Маша, а можно ему кость дать?

– Можно, конечно. Только он есть не будет - закопает.