Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования
Шрифт:
Белин в пространной служебной записке изложил свою теорию о Мексике Рэнкину и Редлику. И предложил свое объяснение, почему Освальд оставил деньги Марине, а не приберег их для автобусной поездки: он не нуждался в деньгах, потому что у него был пистолет. «Даже если бы ему не хватило денег для того, чтобы перебраться в Мексику, с пистолетом он бы их наверняка нашел», – писал он. После хладнокровного убийства Типпита Освальд, спасая свою шкуру, без колебаний снова пустил бы оружие в ход – ограбил бы прохожего или даже банк.
В этой служебной записке Белин не мог доказать, что конечной целью перемещений Освальда была Мексика, но он считал, что в отчете комиссии важно, по крайней мере, выдвинуть предположение о том, куда Освальд мог направляться. Это нужно сделать хотя бы для того, чтобы успокоить общественность, поскольку ходят слухи,
Однако Норман Редлик был категорически против того, чтобы упоминать эту версию в отчете. Комиссии, сказал он, не следует поднимать вопрос о маршруте бегства Освальда, не имея на руках доказательств, – особенно выдвигать предположение, что он направлялся в Мексику, где и так остается много неясного. «Норман возразил, что, поскольку это лишь теория, а не достоверный факт, нечего и говорить об этом в заключительном отчете, – вспоминал Белин. – И в нашем споре Норман победил».
В то лето Голдберг был потрясен, узнав, что председатель Верховного суда намерен делать с внутренней перепиской комиссии – он собирался порезать бумаги на мелкие кусочки или сжечь13. «Уоррен хотел уничтожить все записи, – вспоминал Голдберг. – Он боялся, что они могут всколыхнуть общественность»: сторонники версии заговора узнают о том, что среди штатных юристов компании были разногласия, а Марк Лейн и прочие потом используют это для того, чтобы посеять сомнения в виновности Освальда. Но у Эрла Уоррена имелись и другие причины уничтожить бумаги, вспоминал Голдберг. Он беспокоился из-за того, что большая часть документов была передана комиссии из государственных органов, и, например, ЦРУ раскрывало тайны, относящиеся к сфере национальной безопасности и имеющие лишь косвенное отношение к убийству президента. «Он считал, что для страны и для всего мира будет лучше, если о таких вещах народ никогда не узнает», – сказал Голдберг. Уоррен был в этом уверен.
С этим Голдберг не мог согласиться и решил отговорить Уоррена; действовать следовало без промедления – и потихоньку. Голдберга как историка ужасала сама мысль, что такое количество живых свидетельств о поворотном моменте в истории США будет потеряно для будущих поколений. Более того, он был убежден, что, если когда-нибудь общественность узнает о случившемся, это сыграет на руку сторонникам версий заговора: для Лейна и прочих это станет подтверждением того, что комиссии было что скрывать.
Голдберг подумал, что если кто и может переубедить Уоррена, так это Ричард Рассел. Какими бы ни были разногласия между Уорреном и сенатором от Джорджии, «в Вашингтоне все прислушиваются к советам сенатора Ричарда Рассела», говорил Голдберг. И он придумал хитрый план. Он обратился за помощью к Альфреде Скоби, которая была доверенным лицом Рассела в комиссии. Та в свою очередь обратилась к Расселу, и он согласился побеседовать с председателем Верховного суда. Расселу удалось убедить Уоррена, что, несмотря на риск раскрыть правительственные секреты, «будет гораздо хуже, если комиссия уничтожит документы», рассказывал Голдберг. И Уоррен быстро отменил своей приказ. Как выразился Голдберг, Рассел «спас положение».
То лето было самым беспокойным в жизни Голдберга. В последние недели расследования он пообещал себе каждый вечер возвращаться домой, чтобы хоть немного поспать, но начиная с июня работать приходилось по четырнадцать часов в день, семь дней в неделю. В то лето у него был лишь один выходной – Четвертого июля. Рэнкин настаивал на том, чтобы штатные юристы отметили этот праздник дома. Разумеется, Голдберг просидел в офисе до глубокой ночи. «Многие сотрудники в тот день работали до часу, двух или трех ночи», – вспоминал он.
Именно в ночные часы он и другие юристы могли оценить преимущества принятых в комиссии вольных правил обращения с секретными документами. «Мы просто сваливали все это на столы, – рассказывал Голдберг. – Я думал: вот здорово!» Агенты ФБР, побывавшие в офисе в середине сентября, докладывали в ФБР о «полном отсутствии организации по части ведения документации», при этом не было «никакого контроля и никакой отчетности за эти документы, в том числе секретные»14. Как выяснили сотрудники ФБР, два копировальных аппарата Xerox не простаивали: «члены комиссии и штатные работники постоянно пользовались ими» для копирования документов,
Голдберг взял на себя написание нескольких фрагментов отчета. Он написал отдельную главу, где перечислил – и опроверг – основные слухи о покушении и версии заговора. Он разделил слухи на десять групп, от тех, что касались места, откуда стреляли по президентскому кортежу, до описаний сцены убийства полицейского Типпита и утверждений о связи между Освальдом и Руби. Он сократил список до 122 «домыслов и слухов» и затем сопроводил каждый из них «выводами комиссии», сделанными на основании расследования. Во вводной статье к своей главе Голдберг отмечал, что все нашумевшие случаи покушения почти сразу же после трагических событий начинали обрастать слухами о заговоре. «Слухи и версии, относящиеся к убийству президента Авраама Линкольна – кстати, они публикуются до сих пор, – по большей части возникли в течение первых месяцев после его гибели».
Для этого исследования Голдбергу потребовалось прочесть сотни журнальных и газетных статей, в которых предлагались альтернативные версии убийства Кеннеди15. «Так много оказалось литературы, – вспоминал Голдберг. – Казалось, действует целая подпольная сеть – столько было всякого рода гипотез, домыслов, слухов». Возмущение его вызвала первая же книга из серии «версии заговора», она называлась «Кто убил Кеннеди?». Автором ее был Томас Бьюкенен, американский писатель, живший за границей и сотрудничавший с журналом L’Express. В этой книжке, вышедшей в США в солидном издательстве G. P. Putnam’s Sons, говорилось, что стрелявших на Дили-Плаза было по меньшей мере двое. Бьюкенен намекал на то, что к заговору причастны техасские бизнесмены правых политических взглядов. «Я думал, там какая-то ерунда, ну, как во всех книжках такого сорта», – говорил Голдберг. Ему было даже обидно, что многие вроде бы даже разумные ученые и журналисты не потрудились ознакомиться с относящимися к покушению фактами, прежде чем пускать в печать свои притянутые за уши версии о заговоре. «Для многих людей это неплохой способ заработать», – сказал Голдберг. Сторонники версии заговора, заметил он, «это либо невежественные и безумные, либо нечестные люди».
Голдберг полагал, что Марк Лейн, Бьюкенен и другие воспользовались замешательством миллионов американцев, которые никак не могли смириться с мыслью, что самый влиятельный в мире человек погиб от руки «такого жалкого человечишки», как Ли Харви Освальд. «Им было бы куда приятнее сознавать, что все это результат заговора, что тут замешаны какие-то крупные фигуры, – говорил Голдберг. – Ну разве этот слизняк способен на такое?»
Голдберг гордился тем, что его собственное детективное расследование поможет покончить с одной группой слухов, получивших широкую огласку. Уже много месяцев Марк Лейн и ему подобные били тревогу из-за загадочного исчезновения некоего техасца по имени Дэррил Клик – таксиста, который после покушения подвозил Освальда на съемную квартиру. В газетах The New York Times, The Washington Post и некоторых других появились расшифровки пресс-конференции, которая состоялась 24 ноября16. На этой пресс-конференции окружной прокурор Далласа Генри Уэйд, рассказывая о поездке Освальда на такси, вроде бы упомянул некоего Дэррила Клика. Но Лейну и компании не удалось найти никаких упоминаний об этом человеке ни в телефонных книгах, ни в других публичных записях, «за что и ухватились конспирологи», по словам Голдберга. «Стали поговаривать, что за этим кроется какая-то страшная тайна». Голдберг попытался решить эту загадку: заказал магнитофонную кассету с записью пресс-конференции Уэйда. «Я слушал ее снова и снова, – вспоминал он. – Семьдесят пять раз прокручивал пленку». И обнаружил ошибку. Ее допустил тот, кто делал текстовую расшифровку аудиозаписи – видимо, его смутил гнусавый техасский выговор Уэйда. В расшифровке, опубликованной в The Times и других газетах, приводились слова Уэйда о том, что Освальд «остановил таксиста Дэррила Клика» и поехал домой. На самом же деле Уэйд сказал: «Освальд остановил такси до Оук-Клиффс» и поехал домой. Его съемная квартира находилась в районе Оук-Клиффс в Далласе. Для человека, непривычного к техасскому выговору, «Оук-Клиффс» прозвучало как «Дэррил Клик». Так что никакого Дэррила Клика не было.