Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования
Шрифт:
Гриффин оказался не единственным человеком в Далласе, кто не поверил Дину2. Адвокаты Руби также были убеждены, что Дин солгал, тем более что никто не мог подтвердить показания сержанта. Гриффин считал, что Дин лжет, отчасти чтобы прикрыть собственное «неисполнение обязанностей», отчасти чтобы привлечь к себе интерес СМИ – Дин оказался на редкость жаден до публичности. В день убийства Освальда он успел раздать – не получив на то санкции начальства – несколько интервью о том, что он видел на цокольном этаже и что ему известно о Руби. Также без разрешения начальства он съездил в тот день на другой конец города в больницу Паркленда,
Гриффин предполагал, что Дин мог видеть, как Руби спускается по съезду, но не остановил его. Сержант полиции уже много лет дружил с Руби и порой наведывался в клуб «Карусель» – Дин мог подумать, что Руби попросту мечтает сделаться свидетелем того волнующего исторического момента, когда Освальд вновь явится перед камерами. Гриффин понимал, почему Дин вынужден лгать, если он сам впустил Руби на цокольный этаж: он не хотел потерять работу. «Если кто-то из полицейских впустил Руби или знал, что он намерен войти, этот человек тут же лишился бы работы, и на все полицейское управление легло бы пятно», – рассуждал впоследствии Гриффин.
Что же до показаний Дина, будто Руби признался в преднамеренном убийстве, Гриффин полагал, что таким образом полицейский старался помочь прокурорам добиться необходимого смертного приговора, и эту ложь Гриффин считал еще более «предосудительной», чем первую, потому что именно из-за нее Руби ожидал электрический стул.
Выслушивая показания Дина в Далласе в конце марта, Гриффин решил изобличить то, что он считал ложью. После двухчасового допроса Гриффин предупредил Дина, что выключит запись и попросит стенографиста удалиться. Дин, не подозревая худого, согласился.
«Я сказал Дину, что он скрывает правду, – вспоминал Гриффин. – Я указал ему на два пункта в его показаниях, которые казались мне недостоверными: будто Руби сказал ему 24 ноября, что вошел на цокольный этаж по съезду с Мейн-стрит и что он задумал убить Освальда вечером 22 ноября».
Дин ответил, что шокирован обвинением в лжесвидетельстве.
– Представить себе не могу, к чему вы клоните, – сказал он. – Я практически буквально воспроизвел слова Руби… Это факты, и я не могу их изменить.
Гриффин, по его словам, постарался смягчить удар. «Я из кожи вон лез, стараясь объяснить Дину, что понимаю, почему он приукрасил свои показания, и что я считаю его в целом честным, достойным доверия человеком. Кажется, я ни разу не позволил себе употребить термин “лжесвидетельство”… И уж ни в коем случае не говорил ему, что его могут привлечь к ответственности». Однако Гриффин посоветовал Дину нанять адвоката, если надумает внести «существенные поправки» в свои показания.
Дин вновь повторил, что рассказывал всю правду, и Гриффин продолжил вести допрос под запись, так и не получив желаемого признания. Он постарался закончить разговор с Дином на дружеской ноте. Вернулся стенографист, и Гриффин под магнитофонную запись заявил: «Я высоко ценю помощь, которую оказал нам сегодня сержант Дин, и я надеюсь, я уверен, если он вспомнит что-то еще, что сочтет полезным для комиссии, он сам добровольно сообщит об этом»3.
Этот спор с Дином тут же «ударил по мне», вспоминал впоследствии Гриффин. Выйдя из помещения для допросов, сержант поспешил к окружному прокурору Далласа Генри Уэйду – тому самому, который добился смертного приговора для Руби. Дин предупредил прокурора, что комиссия Уоррена пытается опровергнуть его показания, а тем самым придется пересматривать и приговор. Уэйд тут же обратился
Дин позднее рассказывал, что, как он понял, Уэйд позвонил и президенту Джонсону, своему старому техасскому приятелю, и пожаловался на действия комиссии, Гриффина в особенности4. Этот сюжет просочился в далласские газеты, и те сообщили, что Гриффин «отозван» в Вашингтон.
Гриффин и сам мог бы предсказать дальнейшие события, основываясь на своем убеждении, что расследование по делу Руби в общей работе комиссии считалось побочным занятием. Услышав о панике в Далласе, председатель Верховного суда Уоррен встал на сторону Дина, а не Гриффина. Уоррен мог и не поверить в правдивость показаний сержанта полиции, однако он не хотел вмешивать комиссию в малоприятные публичные баталии с силовыми структурами Далласа. В начале июня Дина вызвали давать показания в Вашингтон, и председатель Верховного суда лично извинился перед ним. «Никто из наших сотрудников не имеет права заявить свидетелю, что тот лжет или дает ложные показания, – сказал Уоррен. – Это не наше дело»5.
Конфронтация с Дином пришлась на особо трудный момент в работе Гриффина и Хьюберта, которые начали уже сомневаться, дадут ли им завершить их линию расследования. Судя по собранным ими уликам, нельзя было исключить возможность того, что Руби – как-то, каким-то образом – был частью заговора с целью убийства Кеннеди или Освальда или же обоих. У Руби имелись несомненные, хотя и не прямые, связи с гангстерами, которые могли желать смерти президенту, чье Министерство юстиции объявило войну организованной преступности. «Он вел множество всяких дел с представителями преступного мира», – говорил Гриффин. А еще связь с Кубой. Годами Руби добивался участия в сделках с Кубой (по всей вероятности, в теневом бизнесе), а поэтому, вероятно, соприкасался с кубинцами – как со сторонниками, так и с противниками Фиделя Кастро, – которые могли быть замешаны в убийстве президента.
На исходе зимы Уоррен отказался от надежды закончить расследование в первоначально установленный срок, к 1 июня. Юристам комиссии назначили новый срок, 15 июня, для подготовки докладов, на основании которых предстояло составить заключительный отчет. Гриффин и Хьюберт не могли уложиться и в новые сроки. В марте они направили Рэнкину служебную записку с разъяснением, сколько им еще нужно проделать следственных действий: так и не были проверены все имена, телефонные номера и адреса, обнаруженные в доме Руби, никто не проводил тщательного анализа записей телефонных разговоров Руби и некоторых близких к нему людей, сделанных накануне убийства Освальда.
Сразу же после рабочего собрания в пятницу, 13 апреля, оба юриста обратились к Рэнкину с просьбой о помощи. По их оценкам, им требовалось еще трое следователей как минимум на месяц, и тогда они смогут завершить работу6. Они получили оскорбительный ответ: Рэнкин предложил им обратиться за помощью к телохранителю Уоррена, а больше, сказал он, свободных сотрудников у него нет.
На следующий день Гриффин и Хьюберт попытались взбунтоваться. Они послали служебную записку Рэнкину и Уилленсу с предложением вообще не затрагивать в заключительном отчете комиссии тему Руби и убийства Освальда. «Мы не считаем нужным включать связанные с Руби аспекты дела, – писали они. – Нет никакой возможности сделать эту работу должным образом так, чтобы она могла быть использована в заключительном отчете»7.