Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования

Шенон Филип

7 апреля 1964 года, вторник

В последние дни подготовки к поездке в Мексику Дэвид Слосон и Уильям Коулмен пришли к выводу, что главной задачей там будет организовать встречу с Сильвией Дюран. Важность этой свидетельницы существенно возросла в глазах комиссии с января, когда Слосон и Коулмен впервые услышали ее имя. «Дюран может стать главной моей свидетельницей, – сказал себе Слосон. – Только подумать, что она может знать!»¹ По просьбе ЦРУ Дюран будет названа по имени в заключительном отчете комиссии в качестве основного источника информации о визите Освальда в Мексику. ЦРУ не хотело выдавать подробности своей сложной операции по наблюдению и прослушиванию разговоров в Мехико и предпочло, чтобы комиссия по возможности относила всю информацию на счет Дюран, если ее показания совпадали с тем, что ЦРУ

узнавало также и при помощи своей шпионской аппаратуры. Если бы ЦРУ смогло настоять на своем, то показания Дюран допрашивавшим ее мексиканцам, вернее, то, что, по словам мексиканцев, она им раскрыла, стало бы единственным доступным общественности сообщением о деятельности Освальда в Мексике.

Накануне отъезда Слосона и Коулмена пригласили в Госдепартамент на инструктаж к заместителю госсекретаря Томасу Манну², бывшему послу США в Мексике: он покинул Мехико четырьмя месяцами ранее. Слосона и Коулмена провели через вестибюль Госдепартамента, мимо рядов разноцветных иностранных знамен, украшавших коридоры, прямиком в кабинет Манна. Манн пригласил гостей садиться, извинился за нагроможденные в помещении ящики: он еще не обустроился в Вашингтоне, дел по горло. В своей новой должности, пояснил Манн, он ведет все латиноамериканские дела Госдепартамента, а поскольку дружит с президентом Джонсоном, как и он, уроженцем Техаса, то часто бывает в Белом доме.

Слосону всего за две недели до того довелось прочесть засекреченные телеграммы Манна из Мехико начиная с конца ноября, и он понимал, насколько ценным может оказаться мнение бывшего посла по поводу иностранного заговора. Слоусон и Коулмен спросили напрямую: по-прежнему ли Манн убежден, что за убийством Кеннеди стоит кубинский заговор?

Несомненно, ответил Манн, пусть даже он пока не может этого доказать. Манн сказал, что «нутром чует»: Кастро «из тех диктаторов, кто способен на такие жестокие поступки либо в надежде на какую-то выгоду, либо просто ради мести». Тот факт, что Освальд перед покушением посетил и кубинское, и советское посольства, «казался достаточным… для возбуждения серьезнейшего подозрения» в том, что он действовал по указке кубинцев и, возможно, с молчаливого согласия их советских покровителей. Манн сказал, что его уверенность в существовании коммунистического заговора окрепла, когда он узнал о показаниях никарагуанского шпиона в Мехико – тот вроде бы видел, как Освальду в кубинском посольстве вручили 6500 долларов, – и когда услышал о перехваченном телефонном разговоре между президентом Кубы и послом этой страны в Мексике: эти двое обсуждали слухи о том, как расплатились с Освальдом.

Манн вскоре извинился и сказал, что должен спешить на другую встречу, но пригласил Слосона и Коулмена еще раз прийти и проконсультироваться с ним насчет предстоящей поездки. Пожимая гостям на прощание руки, Манн обернулся к Слосону и спросил, считает ли комиссия, будто он преувеличивает значение этих улик. Не был ли Манн «чересчур поспешен» в выводах о наличии кубинского следа в убийстве президента? Никоим образом, отвечал Слосон. Хотя накапливавшиеся улики все более убеждали, что к делу о покушении на Кеннеди никакие иностранные заговорщики не причастны, следователи комиссии не «считают какие-либо действия посла неоправданными».

Незадолго до отъезда Слосон прошел инструктаж насчет Мехико также и в ЦРУ. «В ЦРУ мне сказали, что Мехико – так сказать, штаб-квартира шпионов многих стран, вроде Стамбула в боевиках. Шпионы же всегда встречаются в Стамбуле»³. В начале 1960-х годов Мехико превратился в столицу шпионских игр холодной войны, и Слосону не терпелось увидеть все это своими глазами.

8 апреля, в среду, Слосон и Коулмен в сопровождении Говарда Уилленса сели в аэропорту Далласа на самолет Eastern Airlines, вылетели в Мехико и прибыли туда к шести вечера. В аэропорту их встретил Кларк Андерсон, официальный представитель ФБР в Мехико. Коулмен из-за цвета своей кожи часто подвергался дискриминации во время путешествий, как внутри страны, так и за рубежом, и на этот раз сотрудник иммиграционной службы не хотел впускать его в страну, требуя справку о прививках. Его пропустили, когда служащий Eastern Airlines сказал «что-то насчет того, что мистер Коулмен представляет комиссию Уоррена», писал впоследствии Слоусон.

Коулмен в этой поездке все время нервничал, думал, что его жизнь подвергается опасности из-за секретов, которые он узнал, работая в комиссии. Ему и прежде угрожали насилием – обычная ситуация для заметного участника движения за гражданские права, – но одно

дело опасности, подстерегающие на улицах американского города, и совсем другое – в Мексике. Если заговор против Кеннеди имел место, то, как полагал Коулмен, соучастники Освальда все еще могли оставаться в Мексике. Что если они надумают похитить Коулмена и выбить из него все, что ему известно? «Если мексиканцы вовлечены в заговор, они меня, пожалуй, убьют», – тревожился он. В первую ночь он не мог уснуть в отеле «Континентал Хилтон», особенно после того, как услышал какой-то непонятный шум.

«Около трех часов утра я услышал под окном скрип и подумал: “О боже, кто-то собирается меня убить, – вспоминал Коулмен. – Нужно выбираться отсюда…” Я был до смерти напуган».

На следующий день Коулмен спросил дежурившего возле отеля представителя ЦРУ, существует ли угроза. Никакой, заверил его агент ЦРУ. «Не волнуйтесь, мы всю ночь вас караулили».

В то утро посланцы комиссии отправились в здание американского посольства, расползшееся по Пасео де ла Реформа, и там были представлены Уинстону Скотту, главе местной резидентуры ЦРУ, а также недавно прибывшему послу Фултону Фримену, который успел провести в Мехико всего два дня. В разговоре со Скоттом и послом Коулмен пояснил, что в планы юристов комиссии входит встретиться с мексиканскими официальными лицами и взять показания у свидетелей, в первую очередь у Дюран⁴. Фримен был достаточно осведомлен, чтобы понимать, насколько важна Дюран в качестве свидетеля и насколько это деликатный вопрос для мексиканского правительства. Посол сказал, что «увидеться с Сильвией Дюран – дело чрезвычайно щепетильное и его нужно подробно обсудить», прежде чем кто-либо сможет к ней приблизиться – так запомнились его слова Слосону. Фримен также сказал, что даст согласие на беседу с Дюран «при условии, что мы увидимся с ней в американском посольстве и дадим ей ясно понять, что ее приход – дело вполне добровольное».

Слосон и Коулмен пообщались в посольстве также с Андерсоном и его коллегами из ФБР. Хотя спустя годы Андерсон признает, насколько узким было расследование, проведенное Бюро в Мехико, в тот день он сумел создать у посланцев из Вашингтона впечатление, будто ФБР интенсивно проверяло все наводки по Освальду. Андерсон «производил впечатление весьма компетентного человека», писал впоследствии Слосон.

Юристы спросили мнение Андерсона о Дюран. Он ответил, что считает ее «преданной коммунисткой», которая, хотя была замужем и имела маленького ребенка, тем не менее вела довольно скандальный образ жизни. Как выразился Андерсон, она была «мексиканским перчиком» и очень «секси». Как и посол, Андерсон тоже полагал, что запрос о встрече с Дюран станет «чувствительным» для мексиканского правительства, однако обещал поспособствовать в этом. У него также имелись хорошие новости насчет Дюран: в то самое утро ФБР получило наконец копию подписанного ею заявления мексиканским следователям о знакомстве с Освальдом – заявления, о котором комиссии прежде ничего не было известно. Слосон и Коулмен попросили как можно скорее предоставить им копию.

Юристы провели большую часть дня со Скоттом и убедились, что репутация главы местной резидентуры ЦРУ вполне соответствует истине: он в самом деле был необычайно умен. Слосона Скотт очаровал кротким южным шармом, к тому же эти двое обнаружили, что их объединяет любовь к математике и точным наукам. Они наперебой вспоминали, как чуть было не предпочли академическую карьеру: Слосон изучал физику в Принстоне, Скотт – математику в Университете Мичигана. «У нас имелась общая почва, – вспоминал Слосон, – и тут же возникла симпатия». (Поскольку Скотт работал в ЦРУ под прикрытием и официально, для мексиканских властей считался служащим Госдепартамента, Слосон устранил его имя из отчетов о Мехико, заменив просто буквой «А».)

Скотт сумел произвести впечатление на Слосона и Коулмена: он повел их в подвал, в звуконепроницаемое помещение, оборудованное в посольстве, и там провел краткий инструктаж по Освальду. «Помещение располагалось глубоко в цокольном этаже, может быть, даже в подвале, – вспоминал Слосон. – Все, что нам говорили или показывали в этом кабинете, считалось “совершенно секретным”». На инструктаже присутствовал еще один агент ЦРУ при посольстве, Алан Уайт. На время разговора Скотт включил небольшое радио: пусть заглушает беседу, на случай, если кто-то подслушивает. «Романтика плаща и кинжала», – прокомментировал Слосон.