Анатомия зла

Мандалян Элеонора Александровна

Игривая навязчивость миловидной ветреницы приятно контрастировала с полной трагизма надрывной страстью Клары. Что ж, может потом... когда все свершится, он и пересмотрит свое отношение к жизни, введет в нее соответствующие коррективы. Но не сейчас. Сейчас нельзя.

– Вам не следует говорить мне подобные вещи, – упрекнул он ее. Не упрекнул – пожурил.

– Знаю. Ведь вы отняли у меня даже надежду, – прошептала Николь, щекоча губами его ухо.

– Отдавать или терять можно, что угодно, только не надежду, – с усмешкой возразил

Гроссе, допуская тем самым стратегическую ошибку.

Он с легкостью ориентировался в любой, самой сложной жизненной ситуации, кроме любовной, как правило недооценивая противницу. Как в свое время недооценил Клару. Николь, эта прирожденная хищница с мягкой поступью и мертвой хваткой, учуяв крошечный шанс, тотчас сделала стойку. По законам женской стратегии отвоеванные позиции следовало немедленно за собой закреплять.

Как только кончился танец, она промурлыкала беспечно-скучающим тоном:

– Я давно мечтаю показать вам свою коллекцию редких растений. Это мое хобби и лекарство от скуки. – И, не дав ему что-либо возразить, громко окликнула супруга, чтобы могли слышать и остальные: – Мики! Я увожу мистера Гроссе в наш зимний сад. Он любезно согласился ознакомиться с моими питомцами.

Это не походило на тайный сговор. Никому, даже самому Гроссе, не пришло в голову заподозрить подвох. Никому, кроме Клары.

С победоносным видом и высоко поднятой головой увлекала Николь свою добычу длинным, устланным ковровой дорожкой коридором в другое крыло дома, где под стеклянными сводами просторного патио зеленел и пышно цвел миниатюрный дендрарий.

Здесь, в окружении безмолвных зеленых свидетелей, Гроссе оказался в объятиях Николь. Долгий поцелуй скрепил их, не оформившийся еще в слова, заговор.

– Ты мой! Господи, наконец-то ты мой, – сладко жмурясь, шептала она.

Приподняв за подбородок ее раскрасневшееся ликующее личико, он с любопытством заглянул в сияющие глаза.

– Тебе так сильно этого хотелось?

Она томно опустила ресницы и вместо ответа снова прильнула губами к его губам. Но оборвав поцелуй, как недопитую чашу, резко отстранилась.

– Не женись на этой ужасной женщине! Умоляю тебя. Разве ты не видишь, она же сущая дьяволица. Исчадье ада. Так и кажется, что из ее ноздрей вот-вот брызнет пламя. Я боюсь ее... и ненавижу.

– Хорошо. Я не женюсь на ней, – спокойно ответил Гроссе.

Николь уставилась на него озадаченно и недоверчиво.

– Не всякая шутка уместна, – обиделась она.

Нет, он отнюдь не лукавил. Он был уверен, что до свадьбы дело не дойдет. И Николь, если ей так этого хочется, сможет занять место Клары. То, что она несвободна, ему только на руку – меньше будет посягательств на его собственную свободу.

– Разве я похож на шутника?

– Уж не хочешь ли ты сказать, что из-за чьей-то прихоти способен вот так, запросто, отменить свое решение, о котором только что было заявлено, считай, на весь город?

– Так ведь не из-за "чьей-то",

а из-за твоей.

– Не морочь мне голову, Эрих! Ты не похож на шутника, но ты не похож и на легкомысленного человека.

– Видишь ли, я привык к холостяцкой жизни и отнюдь не стремлюсь попасть в кандалы из женских капризов и претензий. – Помолчав, он добавил: – Ведь ты не станешь надевать на меня кандалы?

– А как же она?

– Я слишком занят работой. Мне некогда было глазеть по сторонам. Ну а она была всегда рядом. Только и всего.

– И теперь с нею покончено? – Хищница метила отвоеванные позиции.

– Позволь мне решить этот вопрос самому.

– Эрих, ты прелесть! Я кажется даже люблю тебя.

– О нет, только не это! – нахмурился он. – Лицемерным словом "любовь" называется беззастенчивое насилие одного человека над другим. А я не терплю насилия... над собой.

– А над другими?

– Пусть другие заботятся о себе сами. Это их проблемы.

– В соответствии с законом джунглей?

– В соответствии с законом общества, в котором мы живем. Побеждать должен сильнейший и мудрейший. Естественный отбор – наилучший способ улучшить двуногую бесшерстную породу, именующую себя гомо сапиенс. Впрочем, есть еще и отбор насильственный, искусственный. Но это уже из другой оперы.

– Право же, Эрих, для меня это слишком сложно, – откровенно призналась Николь. – Кстати, не воображай, пожалуйста, что я завлекла тебя сюда только для того, чтобы объясниться тебе в любви... которую ты не признаешь. Я действительно увлекаюсь селекцией. Скрещиваю, черенкую растения и просто получаю удовольствие от общения с естественной красотой. Друзья даже прозвали меня "зеленым вивисектором".

Не замечая иронической усмешки, искривившей тонкие губы Гроссе, она потащила его в глубь сада, с гордостью демонстрируя свои достижения.

– А ты знаешь, что твои подопытные тоже живые существа, умеющие чувствовать – наслаждаться и страдать. Вот ты когда-нибудь пыталась узнать, как они к тебе относятся?

Николь удивленно посмотрела на него. Лицо Гроссе было совершенно серезным.

– Полагаешь, мне следовало спросить их об этом?

– Почему бы и нет. Ты их хозяйка, и они должны любить тебя. Скучать и чахнуть в твое отсутствие. Но ты и их палач, мучитель. В лучшем случае – доктор-хирург. Ты режешь, кромсаешь их, делаешь им больно...

Николь обвела растерянным взором свой зеленый питомник.

– Мне казалось, я все о них знаю. Например, что они воспринимают музыку. Вот эта группа растений – "романтики" и "эстеты". Они признают только классику. Я услаждаю их симфонией, и они начинают быстрее расти и цвести. А те – модернисты. Предпочитают ритмичную музыку. Вот только ума не приложу, чем они ее слышат.

– А чем ее слышишь ты?

– Ясное дело чем, ушами.

– То-есть ты убеждена, что музыка, как и звуки вообще, существует объективно.