Андерманир штук
Шрифт:
– Как же так, как же оно так? – одними губами спрашивал дед Антонио, пытаясь заглянуть ему в глаза, но снова и снова будучи заслоняем очередным ворохом несущейся мимо одежды.
– Я не знаю… но все не годится, все не годится никуда. Мне не на что опереться!
– На меня обопрись! – на ходу предложил ему какой-то бугай и толкнул его так, что Лев почти упал головой в снег.
Опереться пришлось на деда Антонио, возникшего рядом.
– Эх, Лев, Лев… большой ведь уже мальчик!
Большой? Большой. А ничего – ни-че-го-шень-ки, деда! – не умеет он, мальчик этот. И сам ты ничему не научил его… ничему
По приходе Лев принялся сортировать рецепты, только что выписанные в поликлинике: сам дед этим никогда не занимался. Среди рецептов обнаружилась записка – от молодого, розовощекого, участкового: «Позвоните мне, Лев. Это очень важно».
– Давай обедать начинать, деда? Там картошка в холодильнике и котлеты вчерашние… хватит ведь нам?
– И останется! – отозвался дед, направляясь к кухне.
Оставшись один в комнате, Лев набрал номер телефона.
– Ты чего такой? – спросил дед, когда Лев, войдя в кухню, плюхнулся на стул.
– Какой – «такой»? Я нормальный.
Отобедав на скорую руку, Лев улетучился-по-делам – так он сказал деду Антонио.
На улице мела метель, андерманир штук, плохой вид – снег стеной стоит.
«Последний дедов снег?» – сам у себя спросил Лев.
И ответил сам себе: «Нет».
21. ВПЕРЕД, ВЛАДЛЕН СЕМЕНОВИЧ
Глазков в продаже не было – вот что интересно. И посмотрели на Владлена Семеновича с недоумением: «Какие „глазки“?» Какие, какие… для дверей, вот какие! Можно подумать, он в молочный зашел – про глазки спросить! Вон, пройдитесь по подъездам да посмотрите, на скольких дверях глазки, – чего ж недоумевать-то? Где-то ведь их берут, если на стольких дверях! Тем более – в такое время живем, когда все под подозрением. Так что бдительность – первое дело.
Глазок Владлену Семеновичу понадобился для того, чтобы наблюдать за квартирой под номером 3, а то надоело ему дверь на каждое топтанье в подъезде открывать, да и перед жильцами двух других квартир неудобно – будто он за ними следит! В то время как за ними-то ему чего следить? Живут там две семьи бесцветные – и пусть себе живут.
А вот с квартирой под номером 3, как ему чувство порядка подсказывает, лучше разобраться: входить туда входят, а вот назад… назад далеко не все выходят! И на душе от этого – неприятно. Не квартира, а Бермудский треугольник какой-то – недаром, наверное, под номером 3. Однажды туда некий гражданин даже с ребенком зашел, так хоть бы ребенка назад выпустили!.. Ан нет, и ребенок пропал: как все в этой квартире пропадало.
Владлен Семенович, не будь дурак, справки-то про квартиру, конечно, навел. Первым делом в 09 позвонил и женским голосом попросил телефон и адрес Научно-исследовательского института четвертичного рельефа.
– Какого рельефа? – злобно переспросили в трубке.
– Чет-вер-тич-но-го! – отчеканил Владлен Семенович, чуть не забыв, что он женщина.
– Нету телефона такого в справочной базе Москвы. И адреса такого нету, – через подозрительно короткое время сказала телефонистка и мстительно добавила: – И рельефа такого нету.
– Есть! – взвизгнул Владлен Семенович. – Причем прямо у меня в доме.
– Тогда у себя в доме и спрашивайте, гражданочка!
Позлившись сколько положено на беспробудное-русское-хамство, Владлен
Вместо этого Владлен Семенович позвонил рыбаку-милиционеру и без обиняков спросил:
– Лексеич, у тебя тут в третьей квартире кто, извини, проживает?
– Это какая ж такая третья-то, – озаботился тот, внезапно замолк, а потом спросил с неизвестно откуда взявшейся личной неприязнью: – А тебе зачем?
– Да вот… – разбежался было Владлен Семенович, однако Бог спас – затормозил: – Ходят тут, видишь ли, всякие.
– И пусть ходят, пусть, – принялся увещевать его Лексеич, – им там ходить положено, у них там институт мозга.
– Какого мозга, когда четвертичного рельефа? – возмутился Владлен Семенович.
– Четвертичного рельефа – это в первом подъезде, глаза-то разуй! – возмутился Лексеич в ответ. – Ты ж меня про третью квартиру спрашиваешь, которая в восьмом подъезде, правильно? Там институт мозга как раз и есть, но так его просто в народе называют.
– А не в народе?
– Вот… ты прямо банный лист! Не в народе его «НИИ человеческих ресурсов» называют, доволен?
– Лексеич, ты извини… – понимая, что перебарщивает, осторожно прилип еще раз Владлен Семенович, – но почему в одном и том же доме два НИИ, в то время как на всей остальной улице больше вообще ничего нету? И потом, тот НИИ, который четвертичного рельефа, он замурован…
– Если б я знал, что ты такой, – совсем странно начал Лексеич, но не закончил, а опять предался увещеваниям: – Тебе-то что до первого подъезда, когда ты в восьмом живешь? Живешь в восьмом – и живи. Кого там в первом подъезде замуровали – дело не твое. Мое это дело, потому как участковый там я. А к улице претензии – так смотреть надо было как следует, когда менялся!
На этом месте Владлену Семеновичу вдруг стало казаться, что не такие уж они и друзья с Лексеичем.
– Не нравится мне все это, – сказал он, обобщая.
– Не нравится – не ешь, – поставил крест на их дружбе Лексеич.
А глазок Владлену Семеновичу скоро достали – по знакомству. По цепочке знакомств: началось все с жетонов, которые вместо пятаков в метро опускают (их один с завода по десять штук за тот же пятак продавал), а кончилось – магазином скобяных изделий: там глазок, стало быть, и отыскался, под прилавком. Прибалтийский глазок, как выяснилось… хотя, казалось бы, за чем им там у себя в Прибалтике наблюдать-то особенно?
Владлен Семенович, между нами говоря, мастер на все руки был. До этого в глаза глазка не видел, а поставил – за полчаса. Как тут и был глазок! Припадай теперь к нему и смотри себе вдоволь на лестничную площадку – благодать. Правда, люди через этот глазок инопланетян напоминали – яйцеобразными, значит, формами… шутила, небось, с нами Прибалтика! Впрочем, Владлена Семеновича никакими формами было не удивить: он у себя в метро всяких форм насмотрелся, так что и яйцеобразность ничуть его не отвлекала – человек в корень зрел.