Андерманир штук
Шрифт:
Дед Антонио потер грудь и вопросительно посмотрел на Льва – совсем, вроде, не понимая, что происходит и почему Лев такой потный.
– Голова закружилась, – отчитался Лев. – Сейчас перестанет.
КАК ПРЕВРАЩАТЬ ЧЕРНЫЙ ПЛАЩ В КРАСНЫЙ
Пусть ассистент, продемонстрировав публике плотную черную повязку, завяжет вам глаза и выведет вас в центр манежа. Туда тем временем вынесут металлический штатив с висящими на приделанных к нему крючках тремя атласными плащ-накидками (две из них красные, третья – черная). Сделайте вид, что пытаетесь вслепую снять со штатива красный плащ и, «не сумев» его найти, покажите зрителям жестами, что удивлены и огорчены.
Откликнувшись на просьбу ассистента помочь вам найти среди плащей плащ красного цвета, помощник
Вызванный ассистентом из публики второй помощник, разумеется, укажет на другой красный плащ, но история повторится: сдернутый вами с крючка плащ превратится из красного теперь уже в синий. Примерьте его и отбросьте так же, как первый.
Теперь потребуйте, чтобы вам развязали глаза. Выразительно взглянув сначала на ассистента, потом на помощников из публики, подойдите к оставшемуся на штативе черному плащу, сдерните его с крючка – и черный плащ у всех на глазах мгновенно превратится в красный. В нем и уходите за кулисы, подобрав по дороге два других плаща.
Этот вот уже несколько веков известный трюк требует большой предварительной подготовки. Сшейте три красных полотнища из тонкого атласа с зеленым, синим и черным полотнищами так, чтобы в результате получилось три двойных покрывала, лицевая и оборотная стороны которых имеют разные цвета. Изготовьте из этих покрывал своего рода «пододеяльники» с вырезом 30x30 см. К внутренней стороне «пододеяльников», строго напротив выреза, прикрепите зеленую, синюю и красную «стропы»: сильно дернув за них вы сможете вывернуть «пододеяльники» наизнанку. Именно это вам и предстоит незаметно проделывать, когда вы будете сдергивать плащ с крючка.
Осталось потренироваться, чтобы вырез при накидывании плаща всегда оказывался с внутренней стороны и не был виден тогда, когда вы бросаете плащ на пол и забираете его с арены.
Легкость скольжения внешней и внутренней поверхностей «пододеяльника» относительно друг друга обеспечивается гладкостью атласа. Следует только помнить, что удерживать эти атласные «пододеяльники» в руках будет не так просто.
19. НА ПАМЯТЬ ОБ ЭТОЙ ВСТРЕЧЕ
– Печальный клоун Петя Миронов.
Так он и отрекомендовался, когда услышал из-за двери нетерпеливое феериевское кто-там-да-кто-же, спешившее навстречу звонку.
– Петя Миронов?… – обмер Антон Петрович: это была его первая встреча с печальным клоуном, и вообще-то только однажды упомянутым Леночкой: слава Богу еще, что имя запомнилось!
Он отступил в прихожую – и, едва только Петя Миронов вошел, неожиданно для себя обнял печального клоуна, которому тоже ничего не оставалось, как неуклюже обхватить Антона Петровича за плечи.
Так и стояли они: смущенные и не понимающие, выходить из странного этого положения или не выходить, пока Антон Петрович не спросил:
– Из странного этого положения выходить-то будем как-нибудь?
– Будем, – сказал печальный клоун Петя Миронов и разжал руки со словами: – Извините, Антон Петрович.
– Милый Вы человек, – покачал головой тот. – Вот… вину мою на себя взяли. А ведь это я сам на Вас набросился. Так что Вы лучше давайте-ка… извиняйте меня: это я от отчаяния на Вас набросился.
– Вы… Вы в отчаянии? – Петя Миронов решил не искать других выражений.
Антон Петрович подтвердил, что в отчаянии. Объяснил, что жизни ему осталось максимум полгода: рак – и что узнал он об этом три дня назад, от кого узнал – неважно, узнал – и узнал, но тут все точно. Рассчитывал, дескать, от болезни сердца умереть, как интеллигентный человек, – так нет же!
– Ну, и… – взяв Петю Миронова под локоть, Антон Петрович повел ошарашенного гостя на кухню, – никому об этом не сказал и говорить не собираюсь. Вы, получается, первый и последний. Сейчас чай пить будем. Вы с чем пришли-то?
– Ой, – смутился Петя Миронов и завынимал из сумки на боку конфеты какие-то, коробку. – С конфетами. – А у самого слезы во все глаза.
– Да я не про это «с чем», – улыбнулся Антон Петрович.
– Тогда
– Никому. Скажите спасибо, что Вам сообщил.
– Спасибо, – сказал Петя Миронов и сел на стул.
Он ведь правда пришел к Антону Петровичу ни с чем… но с этим ни с чем не к кому ему было больше прийти. Даже если бы жива была мама, обсуждать с мамой это свое ни с чем ни в коем случае не следовало: мамам полагается быть уверенными в том, что их дети в полном порядке. Особенно когда те в полном беспорядке, а именно в полном беспорядке и пребывал печальный клоун Петя Миронов. Ибо жизнь казалась ему б-о-л-е-е н-е-в-ы-н-о-с-и-м-о-й. Вплоть до вот… последних секунд, превративших его собственные невзгоды в пыль и даже уже развеявших эту пыль по ветру.
– Антон Петрович, тогда…
– Только не вздумайте сейчас заявить: тогда я пойду!
– Да что Вы, Господь с Вами… Я что сказать хотел: тогда, хотел я сказать… тогда я за этим, считайте, и пришел: чтобы Вы мне сообщили… Я только не понимаю, куда мне с этим теперь – деваться.
– Некуда Вам с этим теперь деваться, – развел руками Антон Петрович. – Простите меня: не должен я был. Но я правда… от отчаяния. И еще от того, что Леночка… Елена Фертова, дочка моя, говорила про Вас однажды. Появился, говорила, у нас недавно еще один такой, как ты, – печальный клоун, Петя Миронов.
– Она так сказала? Спасибо ей… Ох, Антон Петрович, я теперь уж с Вами буду… до конца. Вы же знаете?
– Знаю, знаю, Петя. Только Вы не бойтесь ничего – я-то ведь ничего не боюсь. Я просто совсем не готов: у меня Лев. Внук мой, Лев, семнадцать лет, десятый класс вот-вот заканчивает. И Леночка, дочка… проблематичная. Но главное – Лев. У него любовь… или не любовь, но Вера, она одноклассница его, может от него забеременеть, то есть уже забеременела… или не забеременела, я не знаю, я растерян, я не готов. Мне надо познакомить Вас со Львом, Петя, он не справится с жизнью без меня, он капли в глаза закапывать забывает, его Ратнер пасет… ох, что ж Вы так совсем ничего не знаете-то! Ратнер – это экстрасенс один, они на каждом шагу теперь – и еще больше будет, скоро уже будет… это зараза такая страшная, понимаете?
Печальный клоун Петя Миронов смотрел на него и понимал – все.
До этого он видел Антонио Феери только на арене. И только один раз: Петя пришел в цирк на Цветной слишком поздно, Антонио Феери не выступал уже. А потом вдруг дал представление, одно-единственное, «Фокусы, изжившие себя»… – говорили, для того дал, чтобы убить Маневича, – и якобы вскоре после этого Маневич действительно умер. Но Петя не верил. Даже тогда не верил, когда афиша с кроликом, у которого лицо Маневича оказалось, сразу после представления пропала: на другой день пришли люди на работу, а афиши – нету. Как никогда и не было. И на месте афиши – пустое место. Но все равно Антонио Феери не мог хотеть убить… пусть и Маневича… смешно. Достаточно ведь просто один раз Антонио Феери увидеть, лицо его увидеть – и все же понятно же сразу!.. Петя был на «Фокусах, изживших себя», о них потом молва шла по всей Москве – люди чуть ли не демонстрации у цирка устраивали, чтобы программу повторили, но дело не в этом. А в том, что после представления Петя Миронов попросту заболел болезнью под названием «Антонио Феери». Вот уже скоро три года он думать ни о чем не мог, кроме вот: как познакомиться с Антонио Феери… и – говорить с ним, изредка навещать, помогать ему в… во всем просто, все равно в чем! Просто – быть возле этого человека, потому что не быть около него – раз есть он, вот же, прямо рядом, в этом городе, в этой профессии… хорошо, не в этой, а в смежной, – глупость и опять глупость. Это как жить в Париже и не бывать на Монмартре.
Но вся беда в том, что был Петя Миронов воспитанный мальчик. Воспитанный мамой в Лебедяни – тихой яблочной Лебедяни под Липецком, где только и можно растить воспитанных мальчиков. Понимающих, что… глупость и опять глупость, но не приближающихся к кумирам. Шанс встретиться в каких-нибудь естественных обстоятельствах, говорил себе Петя, у них имеется, остальное – судьба. Однако судьба оказалась скупа: Антонио Феери дал, значит, одно представление и в цирк на Цветной, где Петя тогда уже начал работать, не вернулся.