Андреевский кавалер
Шрифт:
– А вам?
– Называй меня на «ты», – улыбнулся он. – Все-таки мы старые знакомые…
– Тогда приходи к нам на жареные грибы, – вдруг, удивляясь себе, пригласила Тоня. – Я сама их приготовлю.
– А ты смелая, – глядя ей в глаза, произнес он. – Одна в глухом лесу.
– Там девочки! – кивнула она в сторону, откуда доносилось чуть слышное ауканье. – И потом, я хорошо оринтируюсь…
– Ориентируюсь, – поправил он. – А медведя не боишься?
– Я их никогда вблизи не видела.
– Вдруг недобрый человек на пути встретится?
– Что он мне сделает?
– Все-таки держись ближе к подружкам, – сказал он.
Тоня нагнулась,
– Только тебе позволяет Юсуп такие вольности, – подивился Кузнецов.
– Он знает, что я его люблю, – стрельнула зеленоватыми глазами на командира девушка.
Иван Васильевич вдруг задумался, нахмурил лоб, что-то припоминая. Тоня наконец не выдержала и, бросив на него насмешливый взгляд, сказала:
– Как бабка Сова! Что-то колдуешь про себя?
– Вспоминаю стихи, – улыбнулся он. – Знаешь, я сам попробовал стихи сочинять.
Тоня в школе легко заучивала наизусть заданные учительницей на дом стихотворения. Алена не раз уговаривала ее прочесть что-нибудь в клубе со сцены, но Тоня не соглашалась.
Обеих вас я видел вместе —И всю тебя узнал я в ней…Та ж взоров тихость, нежность глаза,Та ж прелесть утреннего часа.Что веяла с главы твоей!И все, как в зеркале волшебном,Все обозначилося вновь:Минувших дней печаль и радость,Твоя утраченная младость,Моя погибшая любовь!Тоня долго молчала, осмысливая услышанное, стихи ей понравились.
– Это ты сочинил про Варю и… меня? – не подымая глаз от земли, спросила она.
– Если бы я! – усмехнулся он, – Это стихи Федора Ивановича Тютчева.
– Ты все еще любишь ее? – помолчав, спросила она. И вдруг почувствовала, как сильные руки взяли ее за плечи, властно повернули – она совсем близко увидела крупные светлые глаза.
– Я другую люблю, Тоня! Глазастую, добрую, нежную…
– Кого же? – пролепетала она, чувствуя непривычную слабость в коленях.
– А ты подумай, Тоня, – мягко говорил он. – Помнишь осень, речку, мокрое белье?.. Ты сказала, что любишь…
– Я сказала, что люблю Юсупа, – прошептала она.
– У тебя были удивительные зеленые глаза. Ты знаешь, что у тебя очень красивые глаза?
У нее бешено заколотилось сердце, перехватило дыхание, все поплыло перед глазами: он ее поцеловал. Она не помнила, сам он ее отпустил или она вырвалась. Юсуп громко лаял, стараясь лизнуть в лицо.
– А кто обещал за меня замуж выйти и любить до гробовой доски? – как сквозь сон доносился его глуховатый голос. – Кто обещал кормить оладьями со сметаной и пришивать пуговицы к гимнастерке?
– Еще вспомни про серые щи… с ребрышками, – смущенно улыбнулась она. Конечно, она все помнила, удивлялась другому – как он все запомнил? Ведь столько лет с тех пор прошло!
– Помнишь, ты обещала стать красивой? Ты самая красивая на свете, Тоня!
2
– Юсуп,
Овчарка смотрела на нее умными глазами, кивала, улыбаясь, показывая белые клыки. Во дворе, нежно позванивая стременами, щипали вдоль изгороди траву две лошади под седлами. Одна была гнедой масти, вторая – вороной. Усыпанную красными ягодами рябину, что росла у сарая, облепили черные дрозды. Из сада иногда доносился глухой шелест и.стук – это с приземистых корявых яблонь сами по себе падали перезревшие плоды.
– Хороший он, Юсупушка? – допытывалась девушка. – Добрый? Ласковый?
Лицо ее порозовело, она то и дело оглядывалась в сторону крыльца. В горнице Иван Кузнецов и его приятель – красный командир Григорий Елисеевич Дерюгин – разговаривали с родителями… Короче говоря, сейчас там решалась судьба Тони Абросимовой. Под вечер на конях прискакали из военного городка Кузнецов и Дерюгин; увидев их, Тоня все поняла, залилась краской и спряталась на сеновале. Несколько раз выбегала на крыльцо Аленка и звала ее – Тоня не отзывалась. «Господи, что-то там, за большим столом в комнате, где сидят отец, мать и гости?» Отец в новой косоворотке с вышивкой на рукавах, в суконных штанах, а мать в праздничном платье и шелковой косынке. Они знали, что сегодня придут сватать Тоню, – Иван Васильевич еще вчера предупредил ее. Разговор с отцом был короткий:
– Такой человек за тебя посватался! Парень он толковый, все его уважают, сам председатель поселкового первый с ним здоровается. И нос ни перед кем не задирает, хоть и служба у него оё-ёй какая сурьезная! В общем, повезло тебе, дочка. Иди за него и радуйся…
Мать не разделяла оптимизма мужа. После обеда собирали яблоки в саду. Алена залезала на деревья и трясла ветви, крупные яблоки падали на землю, раскатывались во все стороны. Те, что было не достать, Тоня сбивала жердью.
– Гляди, девка, тебе жить, – сказала мать. – Спору нет, мужчина видный из себя, красивый, а глаз у него, хоть и светлый – суровый. Я вот гляжу на вас и все вижу, что у вас на душе, а Иван будто и открытый, а в душу к нему не заглянешь. И глаз у него, говорю, острый, в других все замечает, а себя не открывает.
– Душа у него нежная, мама, – задумчиво произнесла Тоня. – Он даже стихи… про любовь сочиняет.
– Я ведь знаю тебя, девонька, – продолжала мать. – Тебе нужно все отдать без остатка, потом ты ревнивая, а Иван со всеми бывает, часто уезжает… Изведешься ты с ним! Наплачешься!
– Серые у него глаза, – тихо произнесла Тоня. – Не замечала в них суровости, а когда стихи читает, мне плакать хочется.
– Я и говорю, еще наплачешься, – вставила мать.
– Ты и Варе все это говорила, – упрекнула Тоня. Ей неприятно было такое слышать.
– Дай бог, чтоб все было наоборот, – сказала мать.
– Счастливая ты, сестрица, – притворно вздохнула Алена. – Замуж выходишь, а я еще в девках кукую…
– Недолго и тебе осталось, – усмехнулась Ефимья Андреевна. – Девка в поре – и женихи на дворе…
– А этот… что с Ваней прискакал, ничего-о-о… – протянула Алена. – Синеглазый, кудрявенький, вот только ноги чуть кривоваты.
– Лучше бы этот за тебя посватался, – сказала мать Тоне. – Дружок-то его сурьезный. Погляди, как у него седло прилажено. Каждая железка блестит, грива у коня расчесана, шерсть лоснится… А Иванова коня неделю не скребли, и стремена ржавые.