Андрей Белый. Новаторское творчество и личные катастрофы знаменитого поэта и писателя-символиста
Шрифт:
В конце 1908 года в издательстве «Шиповник», с обозначением на обложке 1909 года, выходит второй сборник стихотворений Белого «Пепел». Книга посвящена «памяти Некрасова». В предисловии автор пишет: «Да, и жемчужная заря, и кабаки, и буржуазная, келья, и надзвездная высота, и страдания пролетария – все это объект художественного творчества. Жемчужная заря не выше кабака, потому что то и другое в художественном изображении – символы некоей реальности: фантастика, быт, тенденция, философические размышления предопределены в искусстве живым отношением художника. И потому-то действительность всегда выше искусства, и потому-то художник прежде всего человек». Автор подчеркивает исторически значение своих стихов: «Картина растущих оврагов
В первом отделе, названном «Россия», из стихотворений вырастает поэма «О глухих непробудных пространствах Русской земли». От мистических зорь и молитв, вдохновленных лирикой Вл. Соловьева, Белый переходит в мир «рыдающей музы» Некрасова. Он старается освободиться от следов своего прежнего декадентства, выковать суровый и крепкий стих. Некрасовский плач над народным горем превращается у него в похоронное рыдание. Это уже не народническая скорбь, не слезы кающегося дворянина, а зловещая песнь о гибели родины, о «проклятой» ее судьбе.
Роковая страна, ледяная, Проклятая железной судьбой — Мать Россия, о, родина злая, Кто же так подшутил над тобой?Стихи о России внушены поэту безграничным, безысходным отчаянием. И тут дело совсем не в «разрушении патриархального быта»; Белый видит Россию не в историческом, а в метафизическом плане. Для него – она символ гибели и смерти. В этой чудовищно-мрачной отходной по матери-родине есть своеобразное трагическое величие. Отдел начинается знаменитым стихотворением «Отчаянье»:
Довольно: не жди, не надейся, — Рассейся, мой бедный народ! В пространство пади и разбейся За годом мучительный год. Века нищеты и безводья… Позволь же, о, родина-мать, В сырое, в пустое раздолье, В раздолье твое прорыдать. ………… Где в душу мне смотрят из ночи, Восставши над сетью бугров, Жестокие, желтые очи, Безумных твоих кабаков. Туда, где смертей и болезней Лихая прошла колея, Исчезни в пространство, исчезни, Россия, Россия моя!Исступленные рыдающие звуки говорят о «наследье роковом» русской народной души. Такой страстью уничтожения были охвачены сжигавшие себя раскольники.
Поэт находит колючие, скрежещущие звуки для изображения деревенской жизни:
Протопорщился избенок Криворотый строй, Будто серых старушонок Полоумный рой.Спины их «ощетинились, как сухая шерсть»; здесь – мертвая тишина; здесь «ничего не ждут».
Дни за днями, год за годом… Вновь: за годом год… Недород за недородом… Здесь – глухой народ.Глухие пространства, пустынное шоссе; бродяга с узелком
Надрывной песнью, широкой и горестной, звенит стихотворение «Из окна вагона»:
Пролетают: так пусто, так голо — Пролетают – вон там: и вот здесь — Пролетают: за селами села… Пролетают: за весями весь.Это четырехкратное единоначатие «пролетают» придает этому слову особую заунывную протяжность… И снова – русская «убогость»:
И погост, и кабак, и ребенок, Засыпающий там, у грудей: Там – убогие стаи избенок, Там – убогие стаи людей.Опять повторения, усиливающие тоскливую монотонность напева. И наконец, «рыдательное» обращение к России:
Мать Россия, тебе мои песни, — О, немая, суровая мать; Здесь и глуше мне дай, и безвестней Непутевую жизнь отрыдать…Поэтом угадан лирический лад народной заплачки.
Очень выразительны заметки путешественника; полотно железной дороги, зеленая игла семафора:
Жандарма потертая форма, Носильщики, слезы, свисток.Станция:
Вокзал: в огнях буфета Старик почтенных лет Над жареной котлетой Колышет эполет.В окне телеграфист стрекочет депешами; у него малые дети, беременная жена, двадцать пять рублей жалованья.
Затянет вечным сном Пространство, время, Бога И жизнь, и жизни цель Железная дорога, Холодная постель.А в лесу, на багровом закате, лежит беглый каторжник, гладит родную землю и «ржавые обручи ног»; тоскливо глядит с откоса на родимое село («Каторжник»). В степи идут арестанты и поют острожную песню:
Заковали ноги нам В цепи, Вспоминаем по утрам Степи.Скитальцы, нищие, бобыли-богомольцы, каторжники, арестанты, разбойники – вся темная, бродячая, бесталанная Русь движется во мгле по непробудным пространствам, цепкий бурьян тянется за ней, как неотступное «горе-злочастье»:
За мною шуршит до деревни Колючее, злое репье… Пропью, прогуляю в харчевне Растертое грязью тряпье.