Андрей Боголюбский
Шрифт:
В неудачной для Юрия битве на Руте, когда противник ловким маневром зашел в тыл Юрьевых полков, Андрей вырвался вперед сближавшихся полков с копьем наперевес, встретился раньше всех с противником и сломал копье, вонзенное во врага. В это время его конь был ранен в ноздри и от боли «нача соватися под ним», с Андрея слетел шлем, был сорван щит с левой руки, но он сумел остаться в живых… С храбростью Андрея в бою на Руте равнялся лишь сам вождь враждебной стороны Изяслав Мстиславич, который также первым начал бой, врезавшись в ряды противников и получив несколько тяжелых ран.
Когда, по мирному условию, побежденный Юрий мог остаться в своем Остерском Городке на месячный отдых перед возвратным походом в Суздаль, Андрей не стерпел и отпросился раньше отца в Суздаль. «Се нам уже, отце, зде у Руской земли ни рати, ничто же, а затепла уйдем…» — говорил он отцу. И сразу, после напряжения тяжелых боев, пустился в дальний и трудный путь на родной север.
Храбрость Андрея стяжала ему особый авторитет у половецких войск, которые часто водил в свои походы Юрий. Может быть, здесь сказывалась и кровная связь с половецким княжеским домом. Андрея вызывали, когда эти «союзники» начинали неожиданные грабежи. Так было, например, в 1150 году под Переяславлем, когда половцы начали грабить переяславцев, так что они заперлись в кремле и боялись даже выпускать скот. Посланный на усмирение половцев Святослав Всеволодович ничего не мог сделать. Тогда был послан Андрей «и створи мир с половци…» Перед несчастной для Юрия битвой на Руте Андрей специально ездил в половецкие полки, «укрепляя их на брань…»{107}.
Как под Луцком, так и в боях под Киевом и на Руте, воинская доблесть Андрея была бесполезна; при слабом и непоследовательном военном руководстве отца храбрость и отвага сына были «напрасной красотой», которой могли восхищаться лишь поседевшие в боях старые дружинники Юрия. Точно так же единственным проблеском настоящего воинского духа выглядит поведение Андрея на тусклом фоне двенадцати-дневной осады Чернигова в 1152 году. Когда половцы взломали черниговский острог и в огне пылавших посадов завязали бой с черниговцами, осаждающие князья наблюдали за происходящим со стороны, и лишь пример Андрея, который со своей дружиной налетел на вышедший из города отряд, заставил их вступить в дело{108}.
Высоко оценивая военные способности Андрея, Юрий при захватах Киева «сажал» его в наиболее опасных местах. Так, в 1150 году Андрей находился в Пересопнице. Изяслав пытался изнать его оттуда, как до того сделал с его братом Глебом, «но не сбыся мысль его, зане бе утвержен город и дружину [Андрей] совокупил»{109}.
Заметим, однако, что Андрей все же не чувствовал себя прочно на юге, понимая, что население здешних городов, и Киева в первую очередь, настроено против Долгорукого и его помощников-сыновей. Из-за этого у Юрия хромала разведка, и не раз силы Изяслава незамеченными оказывались под его городами. Однажды Владимир галицкий резко сказал Андрею: «Что же это за княжение у моего свата Юрия, если вы не знаете, когда на вас идет рать, и ты, сидя в Пересопнице, не мог этого угадать. Если вы так княжите, то правьте сами…» (перевод). И уехал в Галич{110}.
Юрий в это время, видимо, начал ущемлять самостоятельность Рязани. В 1154 году он изгнал отсюда Ростислава и посадил Андрея. Однако и здесь повторилась ситуация юга: рязанцы были глубоко враждебны Андрею, и он не мог организовать должной разведки и охраны. Подобно Изяславу, не раз застававшему врасплох Юрия и Андрея, Ростислав нежданно ночью нагрянул с половцами на Рязань, так что Андрей «одва, утече об одном сапозе, а дружину его овех изби, а другиа засув во яму, а иные истопоша в реце; а князь Ондрей прибеже к Мурому, а оттоле Суждалю»{111}. Этот позор, перенесенный Андреем по вине вероломных рязанцев, дорого обошелся потом рязанским князьям.
Заняв в 1154 году киевский стол, Юрий посадил Андрея в Вышгороде. Это был последний год пребывания Андрея на юге.
Борьба Юрия и Изяслава ясно показала крушение старых политических норм и жизненных порядков. Место высоких моральных заветов Мономаха, верившего в братские чувства князей, в их способность поставить интересы Руси выше своих частных выгод, заняла грубая сила. Стать сильнее всех или дать растоптать себя в сумятице феодальной борьбы, потерять землю и власть — такую дилемму ставила перед Андреем действительность середины XII века. Обладание Киевом в этом смысле не увеличивало сил, напротив — требовало постоянной борьбы сразу на многих направлениях, а изменчивые
В 1155 году, просидев в Вышгороде около года, «иде Андрей от отца своего из Вышегорода в Суждаль». «Отец же его негодоваша на него велми»{112}. Андрей отправился на север старой дорогой, которой ходили еще при Владимире Святославиче — по Днепру, затем Вазузой на Волгу; на Вазузе его застала оттепель весны 1156 года{113}.
В уходе Андрея из Вышгорода в Суздальскую землю летописи видят не только личный почин Андрея, но и результат действий боярства: «его же лестью подьяша Кучковичи…»{114}. Это, по-видимому, были те новые слуги Андрея, о которых говорило «Сказание о начале Москвы» и которые, видимо, были в составе его дружины, пришедшей с ним и на юг. Можно думать, что Кучковичи выражали не свою личную точку зрения, но мнение широких кругов ростово-суздальского боярства. «Ряд» Юрия выделял Суздальскую землю младшим сыновьям — Михалке и Всеволоду, ставя ее в подчиненное положение по отношению к Киеву и его городам — Переяславлю, Вышгороду, Каневу, где должны были сесть старшие сыновья — Андрей, Ростислав, Глеб и Борис{115}. При такой комбинации было вероятно, что Суздальщина, не играя самостоятельной роли, будет неизменно втягиваться в отстаивание занятого Юрьевичами Киева, служа основным источником их военных и экономических сил. Очевидно, местное старое боярство рассчитывало путем нарушения политических планов Юрия вырвать Суздальщину из все более осложнявшейся борьбы за Киев и, получив князя, избранного «на своей воле», усилить свое политическое значение на севере. Андрей казался очень подходящим для этих планов — он долго прожил в Суздальщине, знал ее людей, и люди его знали; он только по приказу Юрия ушел на юг и, видимо, стремился скорее вернуться на родину, склоняя к этому и отца. Похоже, что у организаторов ухода Андрея из Вышгорода не было в этом отношении никаких сомнений, так как после смерти Юрия их решение было вполне единодушным: «Ростовцы и Суздальцы, сдумавши вси, пояша Андрея»{116}.
Однако суздальское боярство вскоре должно было горько разочароваться: как по своему крутому и самостоятельному характеру, так и по своим политическим взглядам Андрей менее всего был пригоден стать боярским князем, послушным орудием стоявшей за его спиной старой аристократии. Он умно и смело воспользовался боярскими симпатиями и иллюзиями для того, чтобы санкционировать актом избрания свое вокняжение в отцовской земле и в известной мере смягчить впечатление от своего самовольного отъезда из Вышгорода на север, переложив ответственность за это на «волю народа».
В отношении к местной знати Андрей продолжал тактику Юрия, который постепенно отдалялся от боярских центров. Из Вышгорода Андрей идет в молодой «пригород» Ростова, город «мизинных людей» — «град Володимерь»{117}.
Два года, с 1155 по 1157 год, мы ничего не знаем о том, что делал здесь Андрей, кроме того, что он богато украсил вывезенную им из Вышгорода икону. Все это время Андрей как бы ждет развязки княжения Юрия в Киеве. В это время он имеет возможность в тишине своей родины еще раз пересмотреть южные впечатления, взвесить задуманные мероприятия. Он особенно пристально вглядывается во владимирские холмы и овраги, оценивая их военно-оборонительные качества, присматривается к растущему на восток от Мономаховой крепости посаду, к княжеским и боярским дворам около строящейся церкви Георгия. Этот храм по распоряжению Юрия, находившегося в это время в Киеве, строился под непосредственным наблюдением Андрея. Он же осуществил, по приказу отца, постройку новой крепости Москвы в его богатом владении на Москве-реке. Может быть, в эти годы он строит на Княжем лугу под Владимиром, около Лыбеди и Ирпени, маленький Федоровский монастырь — в воспоминание о страшной битве под Луцком. В это время, а может быть, несколько раньше, к юго-западу от княжеских дворов, у пристани, где было «торговище», строится деревянная церковь Николы, покровителя торговых путешествий{118}.