Андрей Капица. Колумб XX века
Шрифт:
— Вы имеете в виду утверждение Джеймса Лавлока (Джеймс Эфраим Лавлок, независимый британский эколог и футуролог, профессор, доктор философии, автор гипотезы о Земле как живом суперорганизме. — Прим. авт.), что по отношению к бактериям вся флора и фауна, включая людей, — не более чем паразиты, и если человечество погибнет, то природа, сохранившая бактерии, что называется, и бровью не поведет?
— Для Лавлока Земля — единый организм, Гея, в которой мы — клетки, не сознающие себя частью целого. Но эта гипотеза или метафора нам сейчас необязательна. Возможно, что общая масса бактерий гораздо больше, чем наша с вами суммарная масса, что бактерии — основа жизни на Земле и что озоновый слой необходим для существования этой жизни. Но связывать
— Стало быть, нельзя утверждать, что за последние десятилетия озоновый щит планеты в целом стал тоньше?
— Нет, хотя именно это и приходится то и дело слышать. Важно еще вот что: в тропических широтах озоновый слой всегда был значительно тоньше — а ведь мы знаем, что именно там зародилась жизнь.
— Но тогда естественно спросить: почему люди так настойчиво твердят об опасности, связанной с озоновым слоем? Кто заинтересован в том, чтобы подтасовывать научные данные и создавать наукообразные мифы?
— Боюсь, что здесь играют большую роль деньги. Смена фреонов приносит громадные доходы крупным химическим компаниям, которые выпускают так называемые более здоровые фреоны. Смена холодильников и кондиционеров в США в прошлом году обошлась потребителю в 220 млрд долларов.
— На лекции вы говорили о петиции американских ученых, которую подписали многие тысячи специалистов, — петиции, обращенной к правительству США и призывающей отвергнуть соглашение, составленное в декабре 1997 года в Киото.
— Совершенно верно. Уже много лет бывший президент Академии наук США Фредерик Зейтц обращал внимание на то, что все теории глобального потепления и озоновых дыр притянуты за уши и не отвечают действительности, что это — антинаучные теории. 17 тысяч американских ученых подписали петицию. Они согласны с Зейтцем и считают, что соглашение и стоящие за ним тенденции — подлинная угроза человечеству и тяжелый удар по его будущему».
Юрий Колкер оказался настолько остер, что только в беседе с ним Андрей Петрович публично раскрыл происхождение своей фамилии — что он всю жизнь пытался узнать, привлекая к этому делу Д. Д. Бадюкова, который был членом Союза российского дворянства. «Ну да, я бывал у него дома, — вспоминал Бадюков. — Мы там с ним обсуждали все эти самые дворянские дела — тоже мальчишество, конечно: „Данила, вы мне найдите, пожалуйста, упоминания!“ — „Ладно, я посмотрю“. — „Нет ничего? Ну, и хорошо, хорошо…“».
Однако вернемся к «Джонатану Молдаванову» из Би-би-си, который как раз приготовился задать Андрею Петровичу личные вопросы:
«— Теперь, если позволите, несколько личных вопросов. Где ваше основное рабочее место: в Москве или в Кембридже?
— В Москве. Я профессор Московского университета, заведующий кафедрой Рационального природопользования, однако летние и часть зимних каникул провожу в Кембридже, в доме отца, где, кстати, я и родился. У нас — совместная программа с Полярным институтом Скотта в Кембридже.
— Известно ли вам что-либо
— Насколько я знаю, фамилия наша славянская, притом древняя. В Хорватии есть деревня Капица, там и сейчас живут люди с такой фамилией. Наши предки, скорее всего, перебрались в Московское княжество через крымский город Судак, и не позднее XIV века. Они оставили след в русской истории. Летопись упоминает участника Куликовской битвы Василия Капицу, купца из Сурожа, и его сына, архитектора, кажется, отстраивавшего Кремль, — ведь спустя два года после Куликовской битвы хан Тохтамыш сжег Москву дотла… Слово „капица“ означает шапка, шапочка…
— От немецкого Kappe, вероятно?
— Нет, скорее от латинского capita, голова… О еврейских корнях мне ничего не известно. Полагаю, что это выдумка. Кстати, мы в родстве с другими знаменитыми русскими академическими фамилиями — такими как Ляпуновы, Крыловы, Боголюбовы. Если взять в расчет это родство, то я — четвертый по счету академик в семье (правда, в отличие от предшественников, не полный), и это, насколько мне известно, — что-то вроде мирового рекорда» [289] .
289
Молдаванов Дж. Глобальное потепление и озоновые дыры — наукообразные мифы (беседа с профессором А. П. Капицей) / Журнал «Вестник» № 21 (202), 13 октября 1998 года, США www.vestnik.com/issues/98/1013/win/moldav.htm
Но почему же человек с таким уровнем знаний, с такими научными заслугами не стал полным российским академиком?
«Он был членом Президиума Академии наук, будучи членом-корреспондентом! Зависть к нему была иссушающая. Но все знали: а ты вот не академик! И понимаете, какое дело, это очень понятно, — считал академик Г. И. Баренблатт. — Андрей Петрович был слишком крупным человеком, поэтому его опасались выбрать в академики. Те, которые там распоряжались выборами. Почему? Роль крупного ученого состоит в том, чтобы не каждый день выпускать статьи, а вот он есть, и рядом с ним устанавливаются масштабы. А если таких людей нет, то всякий человек может считать себя крупным ученым и подбирать себя слабее. Ну, давайте так: Андрей Петрович — бесспорно, крупный ученый. Бесспорно, крупная личность! Бесспорно, энциклопедические знания у человека! А, так сказать, зачем он нам? Он хулиганить будет, не то говорить».
«Я этой академической кухни насмотрелся с детства, — говорил Ю. Г. Пузаченко. — Знал об этих всех чаепитиях, как отбираются те, за которых будут голосовать. Всю подноготную академических собраний и выборов знал очень хорошо. Один из важных критериев — чтоб был свой человек и воды не замутил. Я насмотрелся на господ-академиков — Григорьева, Герасимова, Маркова. Академик — это очень тяжелая штука. Их нельзя было критиковать. Нельзя было им сказать: „Вы ошибаетесь!“ Это были непререкаемые носители абсолютной истины! Особенно тогда — cейчас, конечно, полегче. И это разрушительно действует на человека. Он теряет обратную связь, самоконтроль и так далее, как всякая власть, как всякая лесть. Он, получается, находится в вакууме. А собственных мозгов, аналитических, чтобы распространить обратную связь на себя, у него не хватает. Поэтому происходит совершенно естественный процесс „оцементения“. У Андрея Петровича этого снобизма не было совершенно, но он подчинялся этой догме».
Когда в 1999 году в Севастополе открыли филиал МГУ имени М. В. Ломоносова — первый зарубежный (в то время) филиал российского университета — Андрей Петрович сразу поехал туда.
Профессор Е. И. Игнатов вспоминал: «Андрей Петрович несколько раз вместе с супругой к нам приезжал. Читал лекции у нас в филиале и выступал на ученом совете Морского гидрофизического института по проблеме потепления климата за счет увеличения озоновых дыр. Его слушали с большим интересом. А Млада Алексеевна, артистка Московской филармонии, выступала со стихами, рассказами, такая яркая женщина. Студенты и преподаватели с удовольствием ходили на ее вечера. Жили они в Форосе, где обычно останавливались в гостинице, а привозили их на машине — всё как положено».