Андрей Курбский
Шрифт:
Гетманы же польские и литовские еще и не начали подготовку к выступлению против тебя, а твои окаянные воеводишки, правильнее сказать – калеки, из-под твоих [ разбойничьих] крестов были выволочены связанными конскими поводьями и [ показаны] здесь, на великом сейме, на котором многие народы бывают, где над ними все смеялись и надругались, окаянный [ царь],на [ огромный] и вечный стыд твой и всей Святорусской земли и на срам народов – сынов русских.
А что пишешь о Курлятеве, о Прозоровских и Сицких, и, не знаю каких, драгоценных вещах, и [ каких-то подарках] за упокой души, вспоминая и [ прегрешения, о которых не говоришь прямо, а прячешься за слова] «Кроновы» и «Афродитовы дела», и стрелецких жен, – все это достойно только насмешек, [ как над]
В том своем послании ты пишешь, что ты ответил на мое письмо, [ но от меня нового ответа не дождался],но ведь и я давно уже на твое пространное послание отписал тебе да не смог отправить из-за неправильного обычая, практикуемого в твоих землях. Ты затворил Царство Русское, как в Аду, [ ограничив данную от Бога человеческую свободу и тем самым опять выступив против Бога. Ведь люди, странствующие из страны в страну],как говорит Иисус Сирах, [ отмечены особой Божественной благодатью],а ты, если кто поедет из твоей земли в чужие земли, того сразу называешь изменником и если [ успеваешь] поймать его на границе, то [ приказываешь] казнить. [ Увы], и здесь, [ в Речи Посполитой],уподобясь тебе, поступают столь же жестоко. И поэтому я долго не мог отправить свой ответ тебе. А теперь пошлю к твоему величеству и ответ на твое последнее письмо, и мой старый ответ на твое пространное послание.
И если ты проявишь мудрость, то спокойно, без гнева прочтешь их [ и постигнешь смысл моих слов].Я только молю тебя: не дерзай больше [ так] писать к слугам другого государя, которые умеют дать достойный ответ, чтобы [ не про тебя оказались] слова одного мудреца: «Хотел только говорить, но не хотел никого слушать», [ так вот и прислушайся] к ответу на твои речи.
А что пишешь, будто бы я оказался мятежником против своего государя и хотел овладеть твоей землей, и за это называешь меня изменником и беглецом, на это и отвечать не буду, потому что эти слова – явная ложь и клевета. Так же и на другие [ твои напрасные и лживые слова] не буду отвечать, потому что хочу написать [ не такое невежественное послание, как у тебя, а написать] достойный ответ. И поэтому я должен сократить свое послание, чтобы оно не выглядело неумелым из-за излишних слов. А разрешение нашего спора возлагаю на нелицеприятный суд Господа нашего, Иисуса Христа, как неоднократно уже говорил об этом в моих первых посланиях к тебе. К тому же не хочу я, недостойный, с твоим царским величеством устраивать свару.
Посылаю тебе две главы, взятые из сочинений премудрого Цицерона, знаменитого римского [ первосоветника, который жил тогда, когда] римляне владели всем миром. Цицерон [ так же, как и я],писал этот ответ своим недругам, которые называли его изгнанником и изменником, так же, как твое величество, не сдерживая своей неистовой жестокости, нас, несчастных, издали стреляешь огненными стрелами своей клеветы, понапрасну и попусту.
Андрей Курбский, князь Ковельский.
В ком есть благочестие, тому ничто не может помешать вести [ блаженную],богоугодную жизнь.
Я никогда не мог подумать, что Марк Регул [ мог бы быть] опечаленным, несчастливым и скорбящим, потому что знал: хоть и замучили его карфагеняне, но не сломили ни его мудрости, его сана, его веры, его твердости и других доблестей, ни его сущности. Он был вооружен помощью великих добродетелей и огражден [ от врагов множеством качеств, сближавших его с преподобными мужами].Поэтому, когда было растерзано его тело, его сущности (его душе) [ враги не могли ничего сделать].Я видел и Мария, который в счастливые дни казался одним из счастливейших людей, а в дни испытаний [ проявил себя] как один из достойнейших мужей: ни один смертный не мог бы вести себя более благословенно, [ по божьим заповедям]. [ А ты],неистовый, и не знаешь, какие силы дает подобие [ преподобным мужам]!Ты сам провозгласил себя преподобным, а чего на самом деле достоин, не понимаешь! Никто не может быть благословенным и совершенным, если сам себя считает совершенным и только в себе самом предполагает все высшие качества. Он надеется, что [ его] разум и [ умение] мыслить могут принести счастье, но [ на самом деле] он ничего не знает, ни в чем не уверен, что ему известно, даже ни в одном дне. Ты грозишь смертью или изгнанием тому человеку, ибо, каким ты его считаешь, таким он и будет (? – А. Ф).
А что со мною случится в том неблагодарном отечестве, то произойдет с не только запрещавшим, но с отрекающимся. А чем занимался, что делал, в чем [ приложил столько] трудов и мышления моего, то воистину не совершил ничего такого, чего бы сам не понимал, и уже нахожусь на той [ высоте],которую не поколеблют ни превратности счастья, ни неправда врагов. Смерть ли мне грозит? Ее могу, в самом деле, получить от людей. Или же изгнание? Но оно будет моим уходом от злых. Смерть страшна тем, для кого с ней все погибает, но не тем, чья слава умереть не может. А изгнание страшно тем, у которых место жизни [ представляется как ограниченное пространство],а не тем, для которых вся земля – [ дом].
Тебе, окаянному, грозит исчезновение всего того, что ты [ необоснованно считаешь] (мнишь) в себе блаженными, [ лучшими своими качествами].Тебя терзают страсти. Ты мучаешься днем и ночью! Тебе мало того, что у тебя есть, а то, что есть, ты тоже боишься потерять. Тебя мучает совесть из-за твоих злых дел. Тебя пугают суды и законы: куда ни посмотришь, словно кусачие звери, тебя окружают неправды и не дают тебе покоя. Это все потому, что со злым, глупым и гнусным не может быть ничего хорошего, доброго. А достойный муж, мудрый и храбрый, не может пребывать в ничтожестве. И такого не бывает, чтобы достойная жизнь преподобного человека не получила бы похвал. И не нужно опасаться, если твою жизнь превозносят и хвалят. А бояться надо, если ты и твоя жизнь – окаянные. Поэтому то, что достойно похвалы, тому подобает быть благословенным, и цветущим, и всем желанным.
Против Клодия, который несправедливо изгнал Цицерона из Рима. Глава 7.
Все глупцы неистовствуют, [ как ты сейчас].Но я тебя изображу в истинном свете: ты не глупец, хотя и бываешь им часто, не злой человек, [ хотя ты зол всегда],но главные твои черты – ты безумен и неистов в своем безумстве. Разум мудреца, как крепостной стеною, защищен величием знания, [ опытом переживания разных сторон человеческой жизни],презрением к счастью, всяческими добродетелями. Будет ли побежден и низложен тот, кого нельзя выгнать из града? Ибо что есть град? Всякое ли сборище лютых и ненавидящих друг друга людей? Всякое ли сборище разбойников и бродяг, собравшихся вместе?
Наверно, ты будешь спорить. [ Но я уверен, чтоэто не истинный] град, если в нем не соблюдаются законы, попраны суды, пренебрегают обычаями предков, когда, после того как вельможи изгнаны мечом, сенат перестал быть представителем общего дела. Это не град, а сборище разбойников, и, благодаря тебе, их вождю, они бесчинствуют на площади, и остатки сообщников заговора Катилины приобрели твою зверообразную злость. И это был град? Не из града я был изгнан, [ потому что его так нельзя назвать].Когда я был приглашен в город, тогда в республике была должность бургомистра, был не только сенат, который сейчас разогнан, но было волеизъявление свободного народа, были законы управления, на которых стоит град, [ вспомни об этом. А что теперь из себя представляет Рим?]