Андрогин. Новая эра

Эм Джексон

Она позвонила моему мужу. Знаешь, что он сказал, когда ему объяснили, что со мной и что я, возможно, умираю? Он ответил, что он занят и у него совещание. Что он на работе. Может, он и вправду был на работе. А может, и нет. Или он был в обществе другой. Я не знаю. Он был занят. Он был занят для меня. В принципе, как и всегда. А как он ухаживал. Раньше, когда мы только познакомились. И как же люди могут так меняться, получив, наконец, желаемое? Короче, у этой подруги еще оставались чувства ко мне. Она и отвезла меня в частную клинику и оплатила лечение. Мне не давали зеркало. Боялись, что я покончу с собой, как только увижу свое отражение. Я ничего не могла есть. Еду просовывали в

узкую щелку между губ. Я ела только печенье. Только оно туда четко и пролазило. Он не пришел ни разу. Я думаю, он просто был занят. Ему было не до меня. Но он же мог привезти детей, хотя бы рассказать им? Значит, они тоже были заняты, – отрешенно и крайне спокойно добавила Оксана, – когда мне наконец стало лучше, подруга отвезла меня домой. Там уже была она. На моей кухне. В моем коридоре. Наверное, и в моей спальне.

Жанна не понимала, то ли Оксана действительно не понимает, что она говорит, не придает этому значения, то ли она уже столько раз морально это пережила, что страдания в ней уже выдохлись, исчерпали себя.

– Знаешь, я ведь не любила его, – неестественным голосом добавила она. – Когда-то, когда я была еще очень молода, уменя был шикарный поклонник из Аргентины. Такой весь как с обложки журнала. Ему было тридцать три года. Он меня любил. И предлагал переехать к нему. Он мог даже забрать нас. Меня и девочек. Представляешь! Когда-то я встретила его. Я рассказала ему, как нам тяжело, и он даже не обиделся на то, что я замужем. Он хотел меня спасти. А я, я просто оказалась слишком трусливой и слабой. Я отказалась от изменений то ли от страха, то ли потому, что мне просто было жалко его. А теперь две мои дочки живут с этой, с ней. Да, я понимаю, что могу быть для них угрозой.

– Ты? Угрозой? Ты же их мать, – не выдержав, перебила ее Жанна.

– Нет, нет, – задергалась в конвульсиях Оксана, – я почти по собственному желанию здесь. Он прав, меня надо оградить от них. Всех.

– Ты еще сможешь жить нормально. Ты выберешься отсюда.

– Нет, нет.

– Это он настроил тебя. Ты оказалась просто слаба и не могла ему противостоять. Ты должна жить ради своих детей. И ты еще найдешь нового аргентинца.

– Нет, им там лучше. Я уже ничему не верю. Никому не верю. Они уже, наверное, называют ту женщину своей матерью. А мужчины? Вот ты говоришь, другой мужчина, но нет, у меня уже не может быть нормальной жизни.

Жанна смотрела на Оксану с открытым ртом.

Та настолько напоминала ей сейчас ее собственную мать, что ей стало не по себе. Почему существуют женщины, способные безропотно сносить даже не удары судьбы, а просто тиранию своих мужчин? Что заставляет их так делать? Откуда формируется этот комплекс жертвы? Что движет этими красивыми, умными и еще пока молодыми женщинами в этот момент? Неужели они думают, что не найдут себе кого-то лучше? Или это просто тайные комплексы? Жанна не могла ответить себе на это. Она знала лишь одно: это не есть норма. И правильно, что она не принадлежит к их числу. Они убивают себя и жертвы их никто и не оценит. Чем больше власти над собой ты даешь человеку, тем более, как яростный и злобный хозяин, он начинает к тебе относиться. Он просто чувствует вседозволенность. Но ситуация не изменится, пока каждая женщина, а порой в такой ситуации может оказаться и мужчина, не изменят ее сами, не прекратят это. Каждая жертва сама ищет себе палача. И своим поведением формирует его еще больше.

Жанна втайне от Оксаны мечтала когда-то увидеть этого его. Посмотреть в эти глаза, понять его сущность. Кто он: трус, негодяй, подлец, человек с моральной травмой и заниженной самооценкой или просто глупый агрессор? Конечно же, надеяться на то, что он сам

придет сюда навещать свою бывшую жену, ей не стоило. В этот вечер она решила для себя: если она когда-то выйдет отсюда, первым делом она найдет этого мерзавца. Что она будет с ним делать, она еще пока не понимала. Главным для нее было лишь верить в то, что она сможет встретиться с ним глазами. Посмотреть на человека, который пустил жизнь другого под откос, сделал из него овоща, а сам гуляет на свободе, ни о чем не сожалея и ни в чем не раскаиваясь. Ее отчим в иные моменты здесь во время рассказов об этом непонятном типе казался ей чуть ли не ангелом на его фоне. Он хотя бы не изменял матери. А, так сказать, тихо тиранил их семью. Такова уж была его личность.

– Вы знаете, Жанна Викторовна, – обратился к ней на следующий день на приеме лечащий врач.

– Леонидовна, – резко поправила врача девушка. – Вы калечите пациентов, вся эта индустрия. Это просто желание отделить тех, кто не вписывается в общие правила, от псевдонормальных, да?

Иннокентий замер на секунду, затем как ни в чем не бывало, продолжил, прищурившись:

– Помилуйте, Жанночка, вы так выступаете против психиатрии, находясь, между прочим, в стенах этого заведения, – он направил указательные пальцы в пол и потолок. – Частично по собственной воле, – неслышно добавил врач. – Вам повезло, что вы не в какой-то местной больнице, где бы находилось тридцать человек в палате.

– От этих ваших транквилизаторов я понимаю, какя торможу. Я думаю и говорю это в одно время, а уши мои слышат, что речь стала растянутой. Пока я дожидаюсь, как появятся эти звуки, мои мысли путаются и теряются. Перестаньте мне их выписывать!

Врач в ответ развел руками.

– Мы и так проводим вам только щадящую терапию.

– Да не нужна она мне, – вскочила со стула Жанна. – Просто оставьте меня в покое, можно? – и она уставилась на него таким пронизывающим взглядом, что ему стало не по себе.

– Вы вменяемый, вполне вменяемый человек, Жанночка, это я вам как профессионал говорю. Да и любая комиссия подтвердила бы этот факт, – теребя пальцами платочек, обратился к ней Иннокентий. – Вы специально себя сюда загнали. Скажите, что так выбило вас? Конфликт с отчимом? Непонимание со стороны людей? Может быть, неудавшаяся любовь? Почему вы в своем возрасте по-прежнему жили с родителями, не пытались построить свою семью?

Жанна немного успокоилась и присела.

Затем причмокнула и отвернулась от него. Прикусив губу, она снова на него посмотрела и ответила:

– Да все это меня не тревожило. Знаете, почемуя здесь? – прошептала она, наклоняясь к нему на стуле.

– Чего? – поднял брови врач в ожидании.

– Я слишком труслива и не хочу делать то, что делать надо. Я почем-то не верю в успех, не верю в себя. Вот и прячусь здесь. От себя самой.

– А что же вам надо делать, Жанночка?

– Ничего особенного. Я вам не скажу.

– Как хотите, как хотите, – быстро замахал руками Иннокентий. – Вот только позвольте спросить, милочка: а, может быть, вы здесь сейчас на своем месте? Может быть, так и надо, чтобы вы оказались здесь в это время?

– Вы что-то знаете? – настороженно обратилась к нему Жанна, пронизывая его своими глазами.

– Я? – ткнул он в себя пальцем. – Да что же я могу знать, если вы ничего не рассказываете. Я в проигрышном положении.

– Можно у вас кое-что спросить?

– Разумеется, спрашивайте. Я постараюсь ответить вам, если буду в силах.

– Эта девушка, которая лежит в моей палате, Оксана?

– Да, – утвердительно ответил ей доктор.

– Скажите: ее кто-то навещает? Кто оплачивает ее пребывание здесь? Вы видели ее мужа?