Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя

Синицин Игорь Елисеевич

С улицы через арку в западном корпусе, откуда мы вышли, было видно через двор, как горит помещение ресторана наверху северного корпуса гостиницы и верхние этажи того же корпуса. На всякий случай по телефону-автомату я позвонил дежурному по КГБ и сообщил ему о чрезвычайном происшествии. Оказалось, что мой звонок был первым сигналом, после которого дежурный уведомил председателя и его замов. Юрий Владимирович и его заместители немедленно выехали в комитет, а Виктор Михайлович Чебриков — к самому месту пожара.

В горячке первых минут и часов была неясна причина возникновения огня. Что это? Диверсия или террористический акт, техногенная катастрофа или просто наше исконное русское разгильдяйство? Потом оказалось, что последнее было главной причиной.

Андропов только-только приехал на дачу, не успел отпустить машину, как ему пришлось мчаться назад в Москву. Он должен был спешить потому, что мог позвонить Леонид Ильич и спросить

о происшествии. Юрию Владимировичу было бы крайне неприятно, если б первым Брежнев узнал детали от Щелокова, а не от него. ЗИЛ Андропова на повышенной скорости промчался по Рублевскому шоссе, Кутузовскому проспекту и вдруг встал, не доезжая сотни метров до Новоарбатского моста. У машины что-то сломалось в автоматической коробке скоростей, и она могла идти только задним ходом. По радиотелефону был вызван из ГОНа резервный автомобиль. Он пришел минут через семь, и еще через пять минут Юрий Владимирович был на Лубянке. Эту тревожную паузу Андропову пришлось заполнять разговорами о пожаре из автомашины по телефону с Чебриковым и другими зампредами, почти в пределах прямой видимости американского посольства в Москве.

ЗИЛы были оборудованы правительственной связью, и из машины абонент мог соединиться с любой точкой планеты, где был советский аппарат ВЧ-связи или обычный телефонный. Хотя связь была и защищена от подслушивания, американское Агентство национальной безопасности, занимающееся расшифровкой разговоров по всему миру, добралось, видимо, и до кодированных телефонных сигналов, идущих из ЗИЛов. С «чайками» это было сделать еще проще, поскольку в них устанавливались обычные радиотелефоны.

Однажды американцы в прямом смысле этого слова погорели на своем подслушивании правительственных автомашин и линий связи в центре Москвы. На крыше американского посольства и на его чердаке стояло много антенн и электронной аппаратуры. Все эти приборы потребляли так много электрической энергии, что внутри стен посольства США в Москве раскалилась и стала гореть электропроводка. Морские пехотинцы, охранявшие здание и персонал посольства, не сумели самостоятельно справиться с огнем. Но только тогда, когда пожар принял угрожающе катастрофические размеры, на помощь были вызваны советские пожарные. Их машины уже стояли в готовности на улице возле посольства, ожидая просьбу американцев о помощи. Второй главк успел внедрить в пожарную команду советского МВД своих оперативников. На следующий день после пожара генерал Григоренко хвастался, что его людям удалось внутри здания кое-что стащить у американцев…

Продолжу рассказ о распорядке дня Андропова. Утро он начинал с чтения шифровок резидентов, послов и из управлений КГБ в республиках и областях СССР. По возникавшим вопросам он тут же спрашивал зампредов и начальников управлений по домофону, а то и вызывал их с разъяснениями к себе. Ближе к двенадцати Юрий Владимирович либо принимал какого-либо высокопоставленного гостя, например советского посла из ведущих капиталистических или развивающихся стран, либо устраивал совещания с ограниченным количеством приглашенных. Он вел эти совещания четко, быстро, ясно. Задавал вопросы и требовал исчерпывающего, но краткого ответа на них, спрашивал о конкретных предложениях участников совещания, обобщал эти предложения и подводил итог. В заключение он ставил четкую и ясную задачу каждому генералу, бывшему у него в кабинете.

Все встречи и совещания заканчивались ровно в час дня, без исключения из этого правила. К этому времени в приемную уже подтягивался личный врач Юрия Владимировича Валентин Архипов со своим черным кейсом. Валентин был всегда одет, словно на дипломатический раут. Строгий черный костюм, крахмальная белая рубашка, темный галстук. Архипов был полноватый, невысокого роста, черноволосый и черноглазый улыбчивый человек лет тридцати пяти от роду, от которого исходила доброта. Андропов пригласил его к себе на работу из Института скорой помощи имени Склифосовского, ибо чрезвычайно высоко ценил универсальную квалификацию медицинского персонала этого лечебного и научного учреждения. Что касается врачей 4-го Главного управления при Минздраве СССР, то Юрий Владимирович считал их слишком узкими специалистами, а потому чересчур осторожными и послушными начальству, несколько пришибленными общением с супервысокопоставленными пациентами и пациентками.

Ровно в час дня Валя Архипов входил в кабинет Юрия Владимировича, и офицеры приемной переключали на себя все линии связи, ведущие к Юрию Владимировичу, кроме одной — от Леонида Ильича Брежнева. С часу до двух никто не смел тревожить Андропова, кроме генсека. Но поскольку Брежнев и сам отключался ровно в час дня на предобеденный отдых и обед, а возможно, и послеобеденный сон, то никакого беспокойства в этот час в приемной не возникало.

По некоторым данным, Архипов давал Юрию Владимировичу в час дня легкое снотворное, и Юрий Владимирович спал до двух часов дня. Ровно в четырнадцать

часов дверь кабинета председателя открывалась, и он выходил на обед в спецбуфет. Там уже в зависимости от хода разговоров с зампредами, которые обязательно подтягивались к этому времени на свои обеденные места, Юрий Владимирович оставался от получаса до сорока — сорока пяти минут. Затем — снова на рабочее место, где Юрий Владимирович трудился до девяти — девяти тридцати вечера. По четвергам, если было заседание политбюро, Андропов уезжал в Кремль и заседал там с четырех до семи-восьми вечера, в зависимости от того, как долго длилось это мероприятие. Но года с 77-го, со времени начала серьезных болезней Брежнева, политбюро проводилось не каждый четверг и не столь долго. Тогда Юрий Владимирович оставался на месте. Изредка и ненадолго он «отъезжал», как это говорилось в приемной, к Громыко или Устинову. Он не ждал, когда эти горы подойдут к Магомету, как гласит восточная пословица, а сам подходил к горам, ибо боярское местничество ему было чуждо. Под этим словом «отъехал» подразумевались и его встречи на служебных квартирах с теми интересными людьми, которых он не хотел засвечивать в коридорах КГБ и приемной председателя.

Вторая половина дня протекала у Андропова весьма бурно и насыщенно. Он встречался с людьми, проводил расширенные совещания и все делал четко, ясно, быстро. У психологов есть такое мнение, что хороший руководитель может управлять семью подчиненными. Гениальный деятель способен эффективно руководить двенадцатью соратниками. Таким был, к примеру, Наполеон Бонапарт. Подсчитав количество заместителей председателя КГБ, начальников главных управлений, самостоятельных управлений и отделов в структуре комитета, которые могли выходить прямо на Андропова, минуя промежуточные инстанции, и решать с Юрием Владимировичем важнейшие оперативные вопросы, я не могу не прийти к выводу, что Юрий Владимирович был одним из самых выдающихся правителей за всю историю России. На мой взгляд, император французов Наполеон — только кадет-приготовишка по сравнению с генералом армии Андроповым. Правда, и тот и другой потерпели в своих государственных трудах историческое поражение. Однако после Бонапарта созданная им Система окрепла, а полученная Андроповым в наследство от Ленина, Сталина, Хрущева и Брежнева социалистическая Система быстро развалилась.

…За шесть лет, которые я работал вблизи Юрия Владимировича, несколько раз выпадали авральные недели. Это случалось тогда, когда Юрий Владимирович получал от Брежнева и политбюро задание выступить с речью на каком-либо торжественном мероприятии, вроде вручения орденов городам Таллину и Петрозаводску, или с докладом по случаю очередной годовщины Ленина, Дзержинского и т. п. Такие решения политбюро о предоставлении тому или иному «выдающемуся деятелю партии и государства» высокой трибуны Дворца съездов в Кремле или республиканской кафедры чуть пониже считались высокой честью. Они вызывали резонанс не только у партверхушки, которая по своим признакам высчитывала, в очередь или вне очереди дано такое ответственное поручение. По речам и докладам оценивались умственные способности и физическое состояние, а также дальнейшие перспективы карьеры докладчика, независимо от того, сколько его собственных мыслей было вложено в его публичный труд.

Творческие запарки у Юрия Владимировича случались и во времена предвыборных кампаний в Верховный Совет СССР и Верховный Совет РСФСР, где его официальные должности влекли за собой обязательное депутатство. Тогда надо было хорошо «показаться» конкретному народу, избирателям, не только верхушке в Кремле. Но слишком хорошо и ярко выступить было опасно, поскольку это могло вызвать ревность генерального и наветы его клевретов на автора доклада.

Вопреки расхожему мнению о том, что за Андропова, как и за всех вообще генсеков, секретарей ЦК, членов политбюро, речи и доклады писали референты, помощники, ученые, хочу подчеркнуть, что с Юрием Владимировичем дело было совсем не так. Он сам был полноценным автором своих публичных выступлений. Подготовку к ним он начинал по крайней мере за месяц до даты появления на трибуне.

Тому кругу сотрудников Юрия Владимировича, который привлекался им в помощь для подготовки доклада, а это были П. Лаптев, Е. Карпещенко, я, консультанты В. Шарапов и И. Розанов, заранее объявлялся повод, место и время события. В названный час мы входили в кабинет Юрия Владимировича и рассаживались за длинным полированным столом для заседаний. С нами вместе приходили две замечательные стенографистки, имена которых до сих пор надо держать в секрете, потому что они знают в несколько раз больше государственных тайн из «особых папок», чем самые осведомленные чекисты, секретари ЦК, члены политбюро и генсеки, вместе взятые. Эти молодые дамы могли записывать, стенографировать или синхронно печатать на машинке быстрее, чем у среднего человека проворачивались в голове мысли. Они опережали любого начинавшего говорить, и, когда оратор только начинал фразу, они ее уже дописывали.