Анестезия

Рей Полина

***

Саша был зол. Зол с того самого момента, когда мать привела к нему Настю. И не просто привела, а взяла на работу его сиделкой. Ведь как бы она ни пыталась обозвать эту должность, всё сводилось к тому, что у него на время появлялась сиделка-развлекалка. И это неимоверно бесило.

Но сейчас мама перешла все границы. Как только Настя вошла в его комнату, он испытал столько чудовищных эмоций, что от них захотелось взвыть. Он ведь любил её когда-то, а теперь она видела его таким уродом, каким он

стал.

И вот сегодня предел его терпения почти что лопнул. Настя приехала на «работу» со своей дочерью. Ему хватило одного взгляда на смущённо улыбающуюся девочку, прижимающую к себе мягкую игрушку, чтобы понять – он их не прогонит. И орать не будет тоже, потому что материться при детях было вроде как нехорошо. Зато сделает то единственное, что было возможным – закроется в своей комнате и будет посылать всех, кто решит к нему зайти, ко всем чертям.

Он просидел в одиночестве пару часов и постоянно ловил себя на том, что прислушивается. Помимо воли, жадно пытаясь уловить хоть что-то.

– Саш! – в дверь в третий раз за два часа забарабанил Влас. – Хватит ерундой заниматься. Открой, ты же знаешь, что один не справишься.

Зубарев сжал челюсти. Влас был прав – без посторонней помощи он обходиться не мог.

– Заходи и закрой дверь на замок, – скомандовал Саша, всё же открывая Власу.

– Ну ты даёшь. Никто к тебе ломиться насильно не будет.

– Ребёнок всё ещё в доме?

– Ты про Глашу?

– Я не знаю, как её зовут.

– Слушай, она клёвая. Про тебя спрашивала.

– Что спрашивала?

– Почему ты с нами не сел обедать. А вообще крутая девчонка, тебе бы понравилась.

Зубарев хмыкнул и отвернулся. Влас вроде как всегда был более чем разумным, а тут… неужели не понимал, как именно он будет себя чувствовать в компании их троих? Как станет отвечать на вопросы этой самой Глаши, которые наверняка будут сыпаться словно из рога изобилия? И касаться станут в основном его ущербности.

– Ладно. Хватит об этом, давай уже делами займёмся.

Саша понял, что не один, когда почувствовал на себе пристальный взгляд. Влас ушёл с полчаса назад, вновь оставляя его в одиночестве, и Зубарев занялся довольно привычным делом – уставился в окно, за которым сегодня царило настоящее лето.

– Ой, – пискнула Глаша, пойманная на месте преступления, когда Саша обернулся и прямо взглянул на девочку. Видимо, Влас не запер дверь и ребёнок заглянул в комнату из любопытства.

Глаша попыталась ретироваться, но Зубарев процедил:

– Стой.

Сначала из-за двери показались длинные уши зайца, следом – выглянула и сама Глаша. Улыбнулась, наверняка стесняясь, от чего на её щеках появились ямочки.

– Привет, – поздоровалась она и, осмелев, вошла в комнату. Правда, так и осталась стоять у порога, видимо, решив, что если поймёт, что её вот-вот прогонят, успеет убежать.

– Привет, – хмуро поздоровался Саша.

– А мама мне про тебя рассказывала.

– Что именно?

– Ну,

что ты ездишь, а не ходишь. Я вот тоже больше ездить люблю, чем ходить.

Она смущённо улыбнулась снова и сделала крохотный шажок в сторону Зубарева. Осмотрелась и кивнула, как будто что-то сама с собой решила.

– А я ходить любил. И бегать. И в хоккей играть.

– О! Мама тоже любит хоккей. Мы с ней часто его смотрим.

Теперь расстояние между ними сократилось ещё на два Глашиных шага. И Саша вдруг понял, что испытывает… странное чувство. Настоящую смесь чувств, если быть точным. Растерянность, удивление, даже то же самое смущение, которое испытывала и девочка напротив. Но он знал точно – последнее, чего ему сейчас хочется, – это прогонять малышку из комнаты.

– И за кого мама болеет?

– За «Сан-Франциско Скорпионз», а ты?

– А я уже ни за кого.

Он отвернулся, чтобы не смотреть во все глаза на Глашу. Она была точной копией Насти, той, что была с ним семь лет назад. И она возвращала его мысленно в то время, где ему было так хорошо с её мамой.

– Я очень на матч сходить хочу. Но всё никак, – вздохнула Глаша, после чего, словно бы разом решившись, сократила оставшееся расстояние между ними и встала рядом.

– До Скорпионов добираться долго.

– Я знаю. Мама говорила.

– А что ещё она говорила? Ну, обо мне?

– Ой, такое неприлично вслух произносить, – хихикнула девочка.

Брови Зубарева поползли наверх. Настя что, рассказывала своей дочери об их совместном прошлом? Глаша же смотрела на него, нахмурив брови, и только и делала, что теребила ухо мягкому зайцу.

– Мне можно говорить всё. Раз уж мама про меня тебе рассказывала.

Девочка сделала глубокий вдох и с сомнением посмотрела на Сашу. Пришлось выдавить из себя подобие улыбки, которая вроде как должна была подбодрить ребёнка. Хотя, Зубарев был уверен, что она скорее пугала.

– Она сказала… она сказала, что ты – самая большая задница из всех возможных. Вот что она говорила.

Это было настолько неожиданным, что Зубарев не удержался – запрокинул голову и расхохотался. И ржал громко, едва ли не до слёз, в то время как Глаша смотрела на него со смесью веселья и по-детски наивного удивления.

– Твоя мама права, – наконец отсмеявшись, кивнул он. – А ты тоже так считаешь?

– Я пока с тобой мало дружу, чтобы это узнать.

– Мало… дружишь? То есть, мы друзья?

– Угу. Или ты не хочешь? Со мной многие дружат, им нравится.

– Ну я пока не пробовал, – улыбаясь помимо воли, пожал плечами Саша и тут же услышал уверенное:

– Так давай попробуем.

Саша настолько растерялся от этого, казалось бы, ничего не значащего предложения, что не сразу нашёлся, что ответить Глаше.

– Ты действительно хочешь дружить с таким, как я? – уточнил он с сомнением.

– Да, – тут же отозвалась она. – Почему я могла бы не хотеть?

– Потому что я не такой как все.