Ангарский сокол: Шаг в Аномалию. Ангарский Сокол. Между Балтикой и Амуром
Шрифт:
– Я бы не стал на них полагаться, – ответил Сазонов.
– А Кузьма?
– А что он? Он с Хрипуновым на ножах – ты это имеешь в виду?
– Ну да, думаешь, тоже не стоит доверять?
– Думаю, что рано ещё, Андреич. Так что пока мечты и только. Со временем всё придёт, а пока нам только тыркаться. Опытным путём, – невесело усмехнулся майор.
В котомке Елисея ничего особенного не нашли – кое-какие припасы да всякая мелочь личного характера. А вот распоротая подкладка кафтана явила на белый свет небольшой кожаный свёрток со скрученными листами плотной бумаги внутри. Прочитать что-либо было абсолютно невозможно –
Никита, борясь меж своим уязвлённым самолюбием и возможностью пригодиться этим странным людям, сначала дал выход скопившимся эмоциям и лишь потом, успокоившись и справившись о состоянии отца, сказал, что готов помочь. Однако прочесть он смог далеко не всё, расшифровке поддались лишь пара листов, остальное и для Никиты стало неодолимым препятствием.
– Ну говори, о чём он пишет?
– То, что я смог прочесть… Пишет о дороге до Ангары, острожках, количестве служилых людишек. О геройстве своём пишет.
– Интересно, хм. А дальше что? – поинтересовался Вячеслав.
– А далее не мочно мне прочесть, однако мыслю, что о вас пишет, – пожал плечами Никита.
– Логично. А что, Никита, отец твой прочёл бы? – озабоченно произнёс инженер.
– То не ведаю, – Никита плюхнулся на лавку и уронил голову на грудь. – Прошу вас не заключать меня в башню сызнова, да и людишек моих выручить оттуда нужно, мы не вороги вам, – глухо проговорил парень.
– А Елисей?
– Сей пёс изменой действовал, я отпишу на Русь об нём.
– Ладно, выпущу, но прежнее доверие заслужить надо будет, – решил Вячеслав, хлопнув ладонью по столу. Никита уверенно кивнул. – Ладно, Никита, ты иди, нам с майором поговорить надо. – И проводив глазами Никиту, обратился к Сазонову: – Слушай, Алексей, я со Смирновым это обсудил уже. Короче, ты поставишь острожек у нашей границы на нашем берегу Уды у впадения её в Ангару и останешься там главным. Таможня и погранзастава, так сказать. Народу вас там будет немного, может с дюжину. Вахтовым методом парни там будут – по три месяца. Ваше задача – не пропустить чужого к нам незамеченным. Это очень важно. Возражения есть?
– Возражений нет, Вячеслав. Дело ясное… А кого мне дашь, Саляева, Новикова?
– Саляев с казаками будет заниматься сбором шкурок у туземцев. Новиков мне тут нужен, я же всё-таки не военный, мало ли что.
– Володя?
– Кабаржицкий? Да, на первых порах пусть он, а там посмотрим.
– Как с продовольствием будем решать?
– С собой возьмёте столько, сколько возможно. Приданные тебе тунгусы будут охотиться, у Владимира с рыбалкой неплохо. По возможности будем вас снабжать. В здешних лесах трудно с голоду умереть. Хотя мясо и рыба мне порядком поднадоели, картошки хочется, чёрт возьми! Но пока нельзя! Всё на высев.
– А когда она, появилась на Руси, при Петре вроде? – улыбнулся Сазонов.
– Ну да, мне рассказали, что Пётр отправил мешок картошки из Голландии в Россию только в конце этого семнадцатого века. Да что Пётр, ещё при Екатерине Великой у картошки не было шансов. А в девятнадцатом веке ещё были картофельные бунты.
– Кабаржицкий рассказал? – засмеялся Сазонов.
– Ага, он самый. Вот смешно получится, если картошка
– Да уж, это точно. Может, и Бекетову потом подкинем картошечки? – предложил майор.
– Ну это как дела наши с ним пойдут. Точнее не совсем с ним, мужик-то он неплохой, а с Московским царством.
– Ох, надеюсь, что всё ладно будет, – после некоторой паузы сказал Вячеслав, оглаживая бороду.
– Хорошо бы… Ладно, пойду готовиться к отбытию. Ты когда планируешь меня послать-то, Андреич?
– На неделе, Лёша, не торопись. Мы ещё десять раз всё обдумать успеем.
Мишку Черкаса, убитого Елисеем, похоронили на высоком берегу Белой со всеми почестями: сколотили гроб, сделали оградку и поставили православный крест над могилой. Казаки за такое отношение к убитому казаку очень зауважали начальство посёлка, присутствовавшее на похоронах. А Елисей так и остался висеть на суку в перелеске недалеко от посёлка. Собаке – собачья смерть.
Ивана Репу, литейщика, сцапанного Новиковым у хрипуновцев и вывезенного в Белореченский посёлок, вызвали к воеводе Ангарского края. Так Вячеслава представил Ивану Кузьма, ставший теперь казачьим атаманом. По случаю атаманства Кузьме выдали невиданные доселе штаны со множеством карманов, отличный кожаный ремень, высокие ботинки с мощной подошвой, а самое главное – небольшой для его лапищи пистолет с двумя обоймами и нож с широким лезвием. Нацепив всё это великолепие да рассовав свою мелочёвку по карманам, Кузьма Фролыч стал напоминать современного для двадцать первого века робинзона-спецназовца. Посмотреть на этого загорелого на майском солнце мужичину с мощным волосатым торсом и серьгой в ухе сбежались почти все жители посёлка. Они смотрели на него с таким нескрываемым удивлением и уважением, что Кузьма вконец стушевался и нацепил рубаху, чем вызвал несколько разочарованных женских вздохов. Для своих Кузьма теперь стал исключительно Кузьмой Фролычем и для всех девятнадцати человек непререкаемым авторитетом.
Иван зашёл в светёлку к воеводе, снял шапку, сложил двуперстие и, чертыхнувшись на отсутствие красного угла, подошёл к столу, приглашаемый жестом воеводы.
– Здравствуй, Иван, – начал разговор Вячеслав.
– Здорово, воевода, пошто звал? – спросил Репа, уже догадываясь о теме разговора, не дурак, мол. Вячеслав внимательно смотрел на Ивана, щуря глаз и поглаживая усы. – Воевода, ты хочешь рудное дело для себя учинить? – решил взять быка за рога Иван.
– Да, Иван, но ты не спеши. Сначала расскажи о себе, о семье своей.
Иван опешил, зачем ему это надо знать? Допрос желает учинить, но зачем? «Ну да Бог с ним», – решил Иван и, пожав плечами, начал рассказ.
– Отец мой, Михайла Васильевич, родом из Дмитрова, кузнецом был, а на войне с ляхами сгинул без следа. Матушка, Ольга Микулишна, с псковской украйны, жива, слава Богу. С братами моими живут в Дмитрове, в посаде. Браты по отцовому завету кузнецы оба, детишки тож к железу тянутся сызмальства.
– Ну а ты как в Москве оказался?
– Я… меня Акинфий, старшой брат, после того, как отец сгинул на войне, послал к дядьке Игнату в Тулу, подмастерьем. Ну а там, как выучился ремеслу, так в Москву и подался, а опосля и в Литейный приказ, плавильщиком.