Ангел для кактуса
Шрифт:
— Ты опять это делаешь.
— Что?
— Смотришь на меня.
— Ты запрещаешь мне смотреть на тебя? — он не сводит с меня глаз. И улыбается. Божественно улыбается.
— Нет. То есть да. — В моей голове творится полная неразбериха, и я решаю, что нам необходимо сменить тему. Срочно. — В этой кофейне, — я указываю на неприметную вывеску с витиеватыми буквами, — самый лучший «ванильный капучино». И тающий во рту «Венский штрудель», — я втягиваю в себя воздух и невольно зажмуриваюсь, понимая, как сильно проголодалась.
Кажется, я слишком много и часто думаю о кофе.
Алексей смеется:
— Ты отважилась выпить со мной кофе?
— Я отважилась позвать тебя туда, где ты, возможно, никогда не был. Я знаю, что люди твоего круга не посещают подобные заведения, не сидят на высоких стульях, поедая кремовые пирожные, пачкая нос, но…
Но он меня перебивает:
— «Бреве» здесь так же бесподобен, как и «ванильный капучино». Пошли!
Я бью его по коленке:
— Подхалим!
Он блистательно улыбается:
— Тебе очень идет твое имя.
Глава 10. Алексей
Единственное, что мне не нравится в этой кофейне, так это шум перфоратора, неустанно работающего где-то по соседству. А в остальном — все очень даже прилично.
Я стараюсь не смущать Лину, пока она расправляется с десертом, но у меня это плохо получается. То, как она ест, удостоено отдельного внимания, ведь она кайфует, кайфует от таких обыденных вещей, как кофе и кусочек торта. Я делаю еще один глоток «ванильного капучино» и киваю, указывая на вертикальную витрину-холодильник:.
— Мне кажется, вот то пирожное смотрит прямо на тебя.
— Какое? — она оборачивается, чтобы отыскать его, и ее мелкие кудри пружинят по плечам. Хочется потрогать эти колечки, поиграть с ними, попробовать распрямить…
И о чем я думаю? Чувствую себя пятнадцатилетним мальчишкой!
— Шоколадное, во втором ряду, — наклоняюсь к ней ближе, чтобы указать направление, а сам ловлю момент и без зазрения совести любуюсь ею, в который раз пытаясь понять, чем она притягивает мое внимание.
— Хорошо, — она кладет ложечку на блюдце и встает. — Но оно будет последним! Иначе я стану подозревать, что ты в сговоре с моей бабушкой.
Я смеюсь. И сжатой ладонью прикрываю рот:
— Роза, Роза! Я Тюльпан. Нас разоблачили. Как слышно? Прием!
Я говорю негромко, но Лина меня слышит. И улыбается. Она открывает холодильник, берет оттуда тарелку с пирожным, говорит что-то официанту, а потом возвращается за наш столик.
— Еще пару часов назад я бы сказала, что ты не Тюльпан, а Нарцисс, — она перекладывает бисквит на салфетку и подносит его к губам, — но Тюльпан, как ни странно, тебе тоже подходит.
Она кусает его и почти не пачкается. Только крошечная капля шоколадной глазури
— Я требую подробностей!
— Я требую, чтобы ты тоже ел, а не пялился на меня.
Я снова смеюсь. Но теперь уже не над ее словами или действиями, а над собой. Черт, ведь я действительно пялюсь! Не смотрю, а именно пялюсь. Темно-коричневая точка под ее вздернутым носиком меня гипнотизирует. Ничего не могу с собой поделать — безотрывно слежу за движением ее губ. Но так нельзя!
— Хорошо, — я виновато утыкаюсь в меню.
— Не стоит, — она улыбается и тянется за чистой салфеткой. — Я уже заказала на вас двоих фирменный рулет.
Я перехватываю ее руку и отнимаю салфетку. Лина в недоумении замирает.
Мне не нужна салфетка: я просто не хочу, чтобы она вытирала губы.
— «На вас двоих»? — хохотнув, я переспрашиваю. — Нас здесь трое?
— Нет, — она как ни в чем не бывало ведет плечом, — двое. Но раз вы в сговоре, тебе придется отдуваться и за себя и за Розу.
Я наигранно прищуриваюсь:
— А ты коварная женщина.
— Ооо, ты меня еще не знаешь! — смеется она и облизывает губы. Капелька шоколадной глазури бесследно исчезает с ее кожи, но я все еще смотрю на то место, где она только что была. И Лина это замечает: — Еще раз так на меня посмотришь…
— И… что тогда?
— Я что-нибудь придумаю… — доедает последний кусочек пирожного, видит крем на своих пальцах и быстро, без лишних колебаний, по очереди отправляет их в рот. — Ты тысячу раз пожалеешь, что связался со мной.
Ее угроза звучит убедительно, и я покусываю нижнюю губу, чтобы не рассмеяться.
Кофейню мы покидаем поспешно: в цветочной лавке, оказывается, нас уже дожидаются. Но нам требуется полчаса, чтобы добраться до места назначения и успеть подготовить ценник. Поэтому я прошу Ларису отправить клиента погулять, предварительно взяв у него номер телефона. Нетерпеливый дядька спас меня от поедания гигантского рулета с тонной взбитых сливок, поэтому я намерен отблагодарить его от всей души.
Я звоню в оранжерею, в которой мы не так давно побывали, и переспрашиваю о доставке, напоминая о ее срочности. Мне отвечают, что машина уже выехала по указанному адресу. Отлично!
Мы трогаемся.
Отсюда до магазинчика Ларисы минут пятнадцать езды, и я стараюсь не отвлекаться по пустякам. Но Лина к подобным «пустякам» не относится, поэтому я, то и дело, на нее отвлекаюсь.
Нацепив мои «дебильные» очки, она мурлычет себе под нос слова одной заезженной песенки, которую я тысячу раз слышал по радио, но понятия не имею, кто ее исполняет, и делает вид, что меня рядом нет. Она чувствует себя расслабленно, иначе бы не стала петь и настукивать ладошкой мелодию. Настукивать по своей коленке. Она светится счастьем, и я улыбаюсь ей. Мне нравится ей улыбаться. Но она включила игнор.