Ангел для кактуса

Евсеева Мария

Я все еще скачу вокруг Алексея, но он не дает мне приблизиться к себе. Его выставленная вперед рука оказывает отличное сопротивление.

— Отойди чуть-чуть подальше, — смеется он. — Я хочу сфотографировать тебя в полный рост.

— Ты не понимаешь? Я же сказала: не надо меня фотографировать!

Алексей выгибает бровь:

— Ну на твой-то можно?

— Нет! — я не оставляю попыток подступиться. — Нельзя! Ни на мой, ни на твой!

— Но почему?

— Потому!

— Пока не ответишь, я не выключу камеру.

Я отступаю и, тяжело дыша, выговариваю:

— Ты

ведешь себя глупо!

— Я веду себя глупо, но в кадре ты.

— Вот именно — я!

Взгляд Алексея смягчается, его улыбка заставляет мое сердце биться с утроенной скоростью. Он почти шепчет:

— Ты стесняешься показывать свои снимки публике?

И вот тут-то я по-настоящему пугаюсь:

— Что-о? Ты собрался выложить мое фото в Инстаграм? — и возобновляю попытки выхватить у него телефон. Но с моим ростом это не так-то просто.

— Лина, — улыбается он, — ты стесняешься?

— Да! Я стесняюсь! — вспыхиваю я. — Мне не нравится, как я получаюсь на снимках. Тем более, сейчас! Тем более, в такой обстановке! Отдай! — бьюсь у его груди. А потом молю от безысходности: — Пожалуйста.

Только сейчас я осознаю, что нарушила все личные границы, когда вновь ощущаю аромат его божественного парфюма.

Я делаю несмелый шаг назад, Алексей вытягивает руку с телефоном вдоль туловища. Но когда я хочу забрать свой гаджет, он начинает пятиться от меня:

— Подожди, я еще кое-что не сделал, — лукаво щурится он и быстро-быстро скользит пальцами по экрану моего телефона.

— Эй! — кричу я. — Что ты делаешь? Не надо!

По его довольному лицу я понимаю, что он замыслил что-то гадкое.

Вот дьявол!

В два прыжка я оказываюсь рядом с ним, выхватываю смартфон, но понимаю, что подоспела слишком поздно — он уже подчистил за собой улики и теперь покусывает нижнюю губу. При этом смотрит на меня так, как будто дразнит, его глаза тоже улыбаются. Я тону в них и на этот раз не собираюсь вызывать спасателей.

Но спасатель является сам. Мы оба оборачиваемся на звук дверных колокольчиков.

Это мама. А вместе с ней и седовласый клиент.

Мужчина желает приобрести несколько цветущих каланхоэ в подарок своим дочерям, но прежде чем обслужить его, я выкраиваю мгновение для Алексея:

— Ты еще об этом пожалеешь! — вполголоса ехидничаю я.

В ответ он машет мне рукой, и я не могу не прошипеть ему на прощание:

— Давай, ариведерчи!

— Я тоже был рад знакомству, — по-простому смеется он и вежливо прощается с моей мамой.

Его голос звучит у меня в груди — там, в пустоте, на месте сердца, которое клокочет уже где-то в горле, в то время как розовые пони поспешно пакуют чемоданы. Даже они понимают, что, если мы больше не увидимся, я сойду с ума. И я проклинаю себя за все, что успела сказать ему в эти драгоценные, последние минуты.

«Он ушел! Уше-ел!» — мысленно причитаю я, провожая его взглядом сквозь прозрачную дверь и витрину до самой машины. А когда Черная Кошечка скрывается за поворотом, хватаюсь за каланхоэ, чтобы не разреветься. Как он мог? Как он мог уйти просто

так? Даже не сказав мне что-нибудь важное, значимое на прощание. Я смотрю на свои руки, к которым он прикасался, и не чувствую ничего. Мне хотелось бы, чтобы на них остались следы… горячие, обжигающие. Но вместо этого я ощущаю холод и пустоту.

В кармане вибрирует телефон, но я даже не собираюсь обращать на него внимания. Я иду к клиенту, вручаю ему два кашпо с каланхоэ и, только когда мама окликает меня, понимаю, что она справилась со всем сама — мужчина уже получил свое и расплачивается за покупку.

— Извините, — бормочу я и отхожу в сторону.

Сейчас мне так больно, будто мое сердце отпинали в самый дальний угол тела и оставили там истекать кровью. Мне хочется закусить язык и весь день, всю неделю, месяцы, годы провести в молчании. Я знаю, что сама виновата. Но как когда-то сказал Алексей: «После такой конструкции обязательно должно следовать “но”». Но я не привыкла быть вежливой. Я сама все испортила.

Я машинально достаю телефон и вижу, что мне пришло сообщение от неизвестного номера, а когда открываю его, боюсь поверить самой себе. Мне не нужно выяснять, кто его написал — это и так понятно. Но значит ли это, что все еще не закончилось?

«Передай своему парню, что, если стартап одобрен,

я заеду за ним в воскресенье»

Глава 18. Алексей

До половины второго ночи провозились в боксе. Стали закрываться — рольставни заклинило: ни туда, ни обратно. Бились-бились вокруг них, дергали-дергали… Инструменты-то все внутри. А между рольставнями и асфальтом осталось такое узкое пространство, что внутрь бокса только по-пластунски попасть можно.

— Етить-колотить, Даник! Доверь тебе бокс закрыть — все переломаешь, — хохмит Егор, стараясь разрядить обстановку.

А я смотрю на Игоречка и вижу, как он нервничает: и так прилично задержались, и неизвестно, сколько еще здесь проторчим, а его жена дома ждет.

— Езжай, — киваю, — мы сами.

— Не, — Игоречек задумчиво качает головой. И отходит в сторону: — Позвоню только, предупрежу.

— И че теперь делать будем? — хмурится Даник.

— Че делать, че делать, — выдавливает из себя Егор, потому что снова прикладывает усилия в бестолковой попытке поднять рольставни. — Леха тебе будет светить, а ты полезай. Ты один в рабочей одежде.

Даник отдает мне свой телефон и покорно опускается на колени, а я включаю фонарик и стараюсь заглянуть в темноту помещения.

— Давай-давай, продвигайся, Винни-Пух, — с серьезностью в голосе подгоняет Даника Егор, — а то на Гошкиной шаурме вон, какую мышцу на пузе отрастил.

Даник ползет, а сам ржет во всю глотку. Я тоже смеюсь, представляя эту картину со стороны. Лишь бы только кто-нибудь полицию не вызвал, решив, что мы вскрываем чужой гараж!

— Не свети ему в глаз! — не унимается Егор. — Не хватало, чтоб он еще и ослеп там! Похудевший и слепой Даник — ни к чему не пригодный Даник. Что мы с ним таким делать-то будем?