Ангел для кактуса
Шрифт:
Я натягиваю на голову одеяло, потому что лежать и улыбаться в потолок мне смешно самому. Я не понимаю, что со мной происходит, я давно не чувствовал в себе такой подъем сил: проснуться раньше будильника после того, как лег спать далеко за полночь… Надеюсь, Лариса не потеряла ко мне доверие из-за того, что я привез ее дочь домой на час позже, чем договаривались? Мне бы не хотелось упасть ее глазах. И не потому, что я горю желанием всем подряд нравиться, нет. Все дело в Ангеле — большая ответственность быть с ней рядом, заботиться о ней, держать за руку, слышать стук ее
Но одеяло не помогает. Даже под ним я расплываюсь в улыбке, прокручивая в памяти тот сумасшедший поцелуй, которым Лина сбила меня с толку, накрыв своей необузданной нежностью.
Кажется, я смеюсь в голос: а она та еще штучка!
Кстати, у Кати с Даником феерии прошлым вечером было не меньше. Когда мы уезжали из ресторана, они все еще кормили друг друга пироженкой. Забавные! И мне приятно, что Лина это тоже отметила.
Из воспоминаний меня вырывает видео-звонок. На ходу я натягиваю футболку и шорты и спешу ответить Борису Аркадьевичу. Ведь если он звонит в столь ранний час субботним утром — дело срочное и не требует отлагательств.
Я кликаю на кнопку и разворачиваю окно видео-чата.
— Здравствуйте, Борис Аркадьевич! — приветствую его первым.
— Добро, Алексей! — он по обыкновению улыбается, и его ясное лицо не предвещает никаких катаклизмов. — Как дела у тебя? Я не разбудил?
— Нет, все отлично. Я уже проснулся. Позавтракаю и поеду в бокс. На днях мы заканчиваем колдовать над «Шоколадкой», и уже на следующей неделе она может быть в вашем полном распоряжении.
Линнер крякает в кулак, и его реакция меня слегка напрягает.
— А как самому, нравится? — спрашивает он, не изменив тон голоса.
— Не может не нравиться! Если бы я сам сомневался в ее внешнем виде или состоянии, мне было бы стыдно смотреть вам в глаза.
— Знаю, Алексей. Знаю. Поэтому полностью тебе доверяю. Жаль только, что твой отец… — Я чувствую, как Борис Аркадьевич тщательно подбирает слова. Но не для того, чтобы смягчить фразы, которые могли вертеться у него на языке, если бы он на самом деле хотел оскорбить своего давнего приятеля, а для того, чтобы оградить от лишних волнений меня. — В общем, мосты сожжены, Алексей. Боюсь, что обратной дороги нет. Сейчас я рассматриваю варианты продажи своей части акций, потому что не смею надеяться на благополучную развязку всего того, что заварилось. Ты же понимаешь, о чем я?
Я только беспомощно киваю. Потому что никак не могу повлиять на ситуацию.
— Завтра я вылетаю в противоположном России направлении, чтобы привести в порядок голову, прежде чем взяться за серьезные дела. А ты, если тебе действительно нравится автомобиль, можешь смело им пользоваться. Боюсь, что мне он теперь не понадобится.
— Борис Аркадьевич! Но как же… Подождите! Вы же знаете отца, он перестанет пороть горячку, и все наладится.
— Нет, Алексей. Именно потому, что я его прекрасно знаю, смею тебя заверить: возвращение к тому, что было раньше, невозможно.
— Но вы не должны отказываться от своего бизнеса из-за кого бы то ни было! Терять все, что строилось годами, из-за глупых обстоятельств!
На
— А кто сказал, что я что-то теряю? — Раскрытой ладонью он потирает кулак, который лежит на столе, и я вижу каждую морщинку на его пальцах. — Алексей, ты же сам понимаешь: безумствовать, как Володя, я не стану.
И глядя на эти его движения, я чувствую, что не все так гладко, как он мне рассказывает.
— Борис Аркадьевич! — я подаюсь вперед, к экрану ноутбука. Хочу возразить, хочу сказать ему, что здесь у него все еще есть друзья, к которым можно всегда обратиться и смело приехать в гости даже без предупреждения.
Но он меня останавливает:
— Алексей, я ведь могу на тебя положиться?
— Да, конечно. Вне всякого сомнения, — покорно отзываюсь я.
— Я и не сомневался, — добродушно кивает Линнер. — Поэтому передаю автомобиль именно тебе, в твои надежные руки. И не прощаюсь. Потому как в наше время связаться нельзя разве что с Богом. — Он смеется и щурится, будто в лицо ему светит яркое солнце: — А я — не Бог. Так что до связи!
— Я признателен вам за доверие, Борис Аркадьевич, и, конечно же, присмотрю за вашим автомобилем. Но вы приезжайте, я всегда буду вам рад!
— Добро, Алексей! Добро. Как-нибудь свидимся, — тепло отзывается он и в мгновение пропадает с экрана.
А я еще долго сижу перед раскрытым ноутбуком и смотрю в черноту заставки. У меня не укладывается в голове: как можно смешать в одну кучу дела, работу, личные склоки и давнюю дружбу? Перечеркнуть все, порвать все прежние связи, поставить жирную точку. Растоптать в самом себе самое светлое, самое важное… И я сейчас не о Линнере, конечно.
Я даже не завтракаю. В быстром темпе отправляюсь в душ, одеваюсь и решаю, что перед боксом обязательно заскочу к родителям. Нет, я не надеюсь застать дома отца — мне все равно, какими словами он стал бы кричать по этому поводу! — я лишь желаю поговорить с матерью.
Я поспешно хватаю ключи со стола, запираю дверь, не дожидаясь лифта, прыжками спускаюсь по лестнице, выскакиваю на улицу и тут же осознаю, как тяжко мне было дышать в четырех стенах. Как они резко сдавили меня, зажали, и только мысли о Лине, как глоток свежего воздуха.
Подъехав к воротам дома, я медлю, прежде чем выйти из машины — сквозь кованые прутья я вижу отцовский «Майбах» припаркованный под навесом у гаража и понимаю, что не смогу смолчать, если он сам затронет эту тему. Да плевать! Его этим не ранить.
Мама встречает меня в прихожей с той неизменной теплотой, которую она каждый раз безвозмездно дарит дорогим ей людям, и я целую ее в ответ.
— Как самочувствие, настроение? — спрашиваю я ее. Но не отделываюсь банальными фразами. Мне действительно важно знать, что все у нее хорошо.
— У меня все в порядке. А как у тебя?
— Тоже отлично, мам, — я заглядываю ей в глаза, чтобы убедиться, все ли так.
Мама никогда не станет жаловаться, что бы ни случилось, что бы ни произошло. Выносить сор из избы — не в ее правилах. Даже если изба совсем тесная, ограниченная собственным телом.