Ангел Габриеля

Робертс Нора

Гейб уловил в ее голосе нечто такое, что заставило его напрячься.

Что за проблемы?

Это не важно. — Она тряхнула головой и попыталась встать, но Гейб твердо накрыл ее руку своей.

Раз уж начали, Лора, так закончите!

Он начал пить, — быстро произнесла она. — А выпив, становился особенно злым.

Особенно злым? Вы имеете в виду насилие?

Да. В трезвом состоянии он постоянно бывал чем-то недоволен и ругал всех. Выпив же, он становился… жестоким. — Она потерла плечо, словно гладя старую рану. — Обычно мишенью для его кулаков была тетя, но нередко доставалось

и детям.

Он вас бил?

До некоторых пор. Пока я не научилась от него убегать. — Ей удалось изобразить подобие улыбки. — А я научилась удивительному проворству! Гейб! В моем рассказе все страшнее, чем на самом деле!

Он усомнился в этом.

Продолжайте.

Социальные службы снова забрали меня и поместили в другой дом. Ну, это вообще напоминало тюрьму. Помню, когда мне было шестнадцать лет, я считала дни, пока стану достаточно взрослой, чтобы, по крайней мере, постоять за себя. Ну… принимать самостоятельные решения. И вот я стала взрослой. Я переехала в Пенсильванию и нашла работу продавщицы в универмаге Филадельфии. У меня появилась постоянная покупательница. Мы подружились, и как-то она пришла с мужчиной. Низеньким, лысеющим, похожим на бульдога. Он кивнул женщине и сказал, что она абсолютно права. Затем он протянул мне визитную карточку и пригласил на следующий день прийти в его студию. Разумеется, я не собиралась никуда ходить. Знаю я этих мужчин!

— Полагаю, что так и было, — сухо заметил Гейб.

Лора несколько смутилась, но, поскольку он отнесся к ее словам спокойно, продолжила рассказ:

— Я отложила карточку в сторону и забыла бы о ней, но одна из девушек, работавших со мной, позже подобрала ее и чуть с ума не сошла. Она рассказала мне, кто он такой. Вам,

наверное, известно его имя. Джеффри Райт.

Гейб поднял бровь. Райт был одним из самых известных фотографов в мире моды… нет, самым уважаемым. Пусть Гейб и не был глубоким знатоком мира моды, но такое имя, как Джеффри Райт, было очень известным и за его пределами.

Что-то слышал.

Узнав, что он профессионал, известный фотограф, я решила рискнуть и сходить к нему. Все произошло молниеносно. Он встретил меня очень грубо, и не успела я пробормотать слова извинения, как меня уже загримировали и поставили перед камерой. Я была ужасно смущена, но он, судя по всему, этого не замечал. Он рявкал на меня, приказывая стоять, сидеть, наклониться, повернуться. Потом достал из сейфа соболиную шубу во весь рост и накинул мне на плечи. Мне казалось, все это происходит во сне. Наверное, я произнесла это вслух, потому что он перестал кричать, засмеялся и сказал, что через год я буду завтракать в соболях!

Ничего не ответив, Гейб откинулся на спинку кресла. Зажмурив глаза, он представил ее в мехах. У него закололо под ложечкой при мысли, что она стала одной из молодых мимолетных любовниц Райта.

Через месяц мне устроили показ для журнала «Мода». Затем еще один для «Она» и для «Шарма». Это было невероятно. Только что продавала белье и вот обедаю с дизайнерами!

А Райт?

Никто никогда в жизни не был так добр ко мне, как Джеффри. Конечно, я понимала, что он видит во мне лишь товар, но он сделался при мне чем-то вроде…

ну, не знаю… сторожевого пса! Он говорил мне, что у него есть планы. Не надо слишком быстро выставляться напоказ. А потом, года через два, в западном мире не будет человека, который не узнает меня в лицо. Звучало волнующе. Большую часть жизни я жила в полной безвестности. Ему это нравилось, как и то, что я появилась из ничего, из ниоткуда. Я знаю, некоторые другие его модели считали его холодным. Зачастую он таковым и бывал. Но мне он, практически, заменял отца!

Вы так к нему и относились?

Полагаю. А после всего, что он для меня сделал, сколько времени он на меня потратил, я его обманула. — Она снова хотела встать, а Гейб снова ее остановил.

— Куда вы?

Мне нужно воды.

Сидите. Я принесу.

В это время она попыталась взять себя в руки. Свою историю она рассказала лишь наполовину, и худшая, самая болезненная часть была еще впереди. Он принес ей стакан чистой воды со льдом. Сделав два затяжных глотка, Лора продолжила:

— Мы поехали в Париж. Это все равно как если бы Золушке сказали, что полночь никогда не настанет. Мы рассчитывали пробыть там месяц, а так как Джеффри стремился придать своим снимкам парижский колорит, в поисках места для съемок мы обошли весь Париж. Однажды вечером мы отправились на вечеринку. Стояла роскошная весенняя ночь, когда все женщины и все мужчины красивы. И этой ночью я встретила Тони.

Гейб уловил в ее голосе дрожь, заметил тень боли в ее глазах, и понял, что сейчас она говорит об отце своего ребенка.

— Он был галантен и очарователен. Совсем как принц из «Золушки». Последующие две недели все свободное от моей работы время мы проводили вместе. Мы танцевали, сидели в маленьких кафе, гуляли по паркам. Он был готов выполнить любое мое желание, дать мне все, чего я никогда не имела. Он берег меня, как редкое и ценное бриллиантовое ожерелье. Тогда я думала, что это и есть любовь.

На мгновение она замолчала и задумалась. Это была ее ошибка, ее грех, ее тщеславие. Даже сейчас, спустя год, рана еще саднила.

Джеффри ворчал, говорил о богатых молоденьких мальчишках, не знающих, куда девать свою энергию, но я не слушала. Я хотела быть любимой, хотела, чтобы кто-то заботился обо мне, желал меня. Когда Тони предложил мне стать его женой, я не заставила себя упрашивать.

Вы вышли за него замуж?

Да. — Лора снова взглянула на Гейба. — Я решила сказать вам, что не была замужем за отцом ребенка. Так мне казалось проще.

Но у вас нет кольца. Краска стыда залила ее лицо.

Я его продала.

— Понятно. — В голосе Гейба не было осуждения, но она все равно его почувствовала.

— Мы остались в Париже на медовый месяц. Мне хотелось вернуться в Штаты и познакомиться с его семьей, но Тони уговорил остаться там, где мы счастливы. Я согласилась с ним. Джеффри злился на меня, читал мне нотации и кричал, что я растрачиваю себя. Тогда я думала, что он имеет в виду мою карьеру, и проигнорировала его. Только позже мне стало ясно, что он говорил о моей жизни!

В камине треснуло полено, и Лора вскочила. Глядя на пламя, ей было легче продолжать свой рассказ.