Ангел ходит голым
Шрифт:
Вкусно.
Не то слово! Пища богов!
В таком случае любой махачкалинец – бог. Ну, полубог.
Понятно, в магазинах той осетрины днём с огнём не сыскать. Но в каждом доме – она, первой свежести.
Откуда? Риторический вопрос, он же дурацкий. Вот же Каспий, а в нём этого добра плавает… Пожалуйте на базар. Там тоже на прилавках как бы нету. Но если подойти и спросить… В пределах разумного – дёшево. Икорка чёрная тоже. Ну, дороже. Так ведь икорка!
Избалованы прикаспийцы, избалованы. Нет рыбы, кроме рыбы. Ещё минтая помяните! Треску трескайте! Нет иной
Паровая, да… Но самое то, верх блаженства – севрюжий шашлык. В Набрани.
Такой рай – Набрань. Всего-то в считанных километрах от дагестанской границы на территории Азербайджана. (Кто б тогда помыслил о границах-территориях!) Набрань. Лиственные чащи. Грецкий орешник, дубы, лианы. Ледяные родники, целебные источники, парное море, сахарный прибрежный песок. Цикады неумолчные ни днём ни ночью. Привыкаешь. И без этой постоянной музыки сфер по возвращении домой, в Махачкалу, как-то н-не так, чего-то не хватает… Из дикой живности – никакой кусачей сволочи, только безобидные полчки. Ну, полчки. Сони. Куцехвостые серые, вроде белочек. Едят с рук, без боязни, прогрызают палаточный брезент ради доппайка. Не раздражают, умиляют. Полный симбиоз. Рай.
И – шашлык! Севрюжий. Шашлык – дело мужское. Тогдашний Амин семнадцати лет – мужчина, да. Ещё девственник, но уже всё-таки мужчина. Чемпион чемпионов! (Да! И она тоже, конечно, девственница – пятнадцати лет.) Хотя всё могло случиться уже там, в Набрани. Рай! Где ж ещё! Но – что потом люди скажут? Восток – дело тонкое. Воспитание. Да и присмотр сверху. То есть папа сам с ними тогда не поехал. Дела, дела. И – зачем? Путёвку в международный лагерь «Спутник» – да, с лёгким сердцем, вас отвезут. Домик на двоих. Две койки. Он, она. Больше никого в ночи. Цикады. И ни-ни поползновений. Томление духа и тела. Гормоны. Однако – ни-ни! Иначе: как же мы с тобой жить будем – если знать будем, что ещё до свадьбы мы с тобой… пусть и в раю. Восток, repete, дело тонкое.
И всё мужское дело – ах, горячий кавказский мужчина! – шашлык.
– Ты ещё и готовишь?! И та-ак?!
– Это что! Ещё моё курзэ не пробовала!
– Хочу-хочу!
– Вернёмся домой – сделаю.
В общем, идиллия с тв-маркировкой 12+.
Справка. Курзэ. Напичканные зеленью и мясом как бы пельмени. Отвариваются, потом обжариваются. А запах! Лучше всех готовят лакцы. Даром, что Амин Даниялов кумык. Впрочем, все дагестанцы настолько перемешаны…
Справка-2. Памятный севрюжий шашлык был недосолен-недоперчен-пережарен. (Что свежий, то свежий. У браконьеров брал, сразу из сети!) Право, пустяки – ведь в раю!
По возвращении и при встрече папа насторожился было (уж больно оба счастливые какие-то!) и в глаза посмотрел со значением.
Мужчина Амин взгляд выдержал: как можно?!
Смотри у меня, мальчик! Если…
Не мальчик, э! Я не посмотрю, что ты папа! Свою дочку обидеть хочешь?! И – меня?!
Ладно, верю. Остывай, чемпион. Поговорим ещё. Потом. Если захочешь. По-семейному.
Да
Потом, сказал.
Потом (не в смысле потом, а тем же вечером) чемпион чемпионов Амин сдержанно отбахвалился в тусовке…
Уже бытовало тогда понятие – тусовка? Бытовало, бытовало. На Пушкина, 16. Ну, Пушкина, 16, ну! Средоточие подрастающего поколения. Всего лишь внутренний двор, куда стащены скамейки с приморского бульвара, с Родопского – ныне: имени Гамзата Садасы. Такой поэт – Садаса, аварец…
Словом, сидим-посиживаем, обмениваемся новостями, в нарды поигрываем, о борьбе, само собой, нескончаемо говорим, о спортивной – классической, вольной, самбо, дзю-до. Препровождаем время. Тусовка и есть. Чинно. В отличие от, например, тусовки у гостиницы «Ленинград». Там – неприлично. Сутенёры, проститутки. Проходишь мимо гостиницы – их никогда и никого не видать. Но что там они есть, все знают. Махачкала – город маленький.
– И чего, Амин?
– Ничего. Он на меня так посмотрел, а я на него так посмотрел… Мы друг друга поняли.
– Слушай, молодец! Знаешь, кто её папа?
– Камал! Меня спрашиваешь?!
– Нет, так вообще…
Кто её папа. Риторич. Кто не знает?! Её папа, так вообще, второй человек в Махачкале. Первый, по определению, кадр местный – даргинец, аварец, лезгин, лак, кумык, тат… Но второй – русский, присланный. Москва! Заведено, и да будет ныне и присно.
– Слушай, но ты её там, в Набрани, хоть…
– Что?! Что, Камал?!
– Просто спросил! Спросил просто!
– Сейчас глаз на жопу натяну, телевизор сделаю! Спросил он!
Как молоды мы были. И чушь прекрасную несли. Romantic…
– О! Идёт, идёт! Тихо!.. Лиль, привет!
– Привет.
– А ты… куда?
– Просто гуляю. Сама по себе.
– С тобой можно?
– Мне решать?
– Камал, доиграй за меня… Рамазан, если он проиграет, с меня потом спросишь.
– Ладно.
Спросишь с него, как же!
И? Куда пойдём?
Хоть куда! Гуляем. Хоть через центр, на пересечении Кротова и Ермошкина, вниз – к морю, к бульвару. Потом можно в бар «Волна», припортовый. Такие коктейли! Безалкогольные, конечно! Не бойся, я с тобой! Что да, то да. Защищённость. И не потому, что чемпион чемпионов. Не потому, что играя мышцами, остерегая всех взглядом. Просто идёт рядом. И – такая защищённость, такая…
О, море, море!
– Твой отец хочет со мной поговорить.
– Знаю. Со мной уже говорил.
– А ты?
– Мужчинам решать.
– Но ты? Сама? Ты… как?
– Такой смешной!
– А что мама говорит?
– Мама? Ничего не говорит. Говорит: главное, чтобы тебе, дочка, было хорошо.
– А тебе хорошо?
– Пока – да.
– Пока?
– Аминчик! Ты, в самом деле, смешной! Откуда я знаю, что потом! Но пока – да.
– И потом – тоже! Я сказал!
– Посмотрим.
Женщина как загадка. Загадка как женщина. В чём и манкость.
Хотя… Где женщина, где?! Пятнадцать лет всего! Шестнадцать. Как раз в июле исполнилось. Как раз июль.