Ангел-наблюдатель
Шрифт:
— А-а, — явно спокойнее протянул он. — Ну, рано или поздно это должно было случиться…
— Да ну?! — От внезапно возникшего подозрения меня прямо затрясло. — А не подскажешь, каким образом? Тебе-то, с твоим опытом, наверняка виднее, откуда всякие непредвиденные повороты событий берутся.
— Если тебя интересует, не я ли ей об этом рассказал, — холодно произнес он, — то нет, не я. Перед тем как двойную жизнь вести, нужно узнать, как это делается — хотя бы у тех, кто этому обучен. Элементарная азбука — хранить любые документы в недоступном для окружающих месте, а при отсутствии его
Вот тогда-то я и вспомнил и свой никогда не закрывающийся стол, и Дарино свидетельство о рождении на самом виду в верхнем его ящике, и свою злополучную поездку на СТО в воскресенье.
— И что у нее сейчас на уме? — поняв, что кроме, как себя самого, пинать ногами мне некого, мрачно поинтересовался я.
— Что значит — на уме? — медленно, с расстановкой произнес он. — Вы что, не говорили с ней об этом?
— Нет еще, — нехотя признался я. — Галя еще вообще ничего не знает, а Дара… как-то не идет на разговор.
— Интересно… — В голосе у него послышалось радостное возбуждение, тут же взятое под контроль.
— Мне не нравится то, что я слышу, — отчетливо, по слогам, произнес я.
— Что именно? — Он уже вернулся к своему обычному, ровному тону.
— Если ты решил воспользоваться ситуацией, — едва сдерживаясь, продолжил я, — даже если не ты ее создал… Ты, кажется, отказался от нее? Даже дважды, насколько я помню? Даже письменно, если память мне все еще не изменяет? Я тебя в порошок сотру, если ты теперь только попробуешь…
— Попробую что? — перебил он меня отнюдь не бесстрастным тоном. — Отказался не я от нее, а ее мать от меня — в твоем присутствии. Перед возвращением на землю меня вынудили подписать официальный отказ от прав на нее — по требованию Стаса и Марины, о чем они сами тебе поведали. И я, если память не только тебе не изменяет, до сих пор ни на какие права не претендовал. Наоборот, всякий раз, когда бы ты ни упирался в свое полное ее непонимание, по первому твоему свистку являлся…
— Да не о тебе речь! — рявкнул я, поскольку крыть его аргументы мне было особо нечем. — Ко всем тем необъяснимым загадкам, которые ее с рождения окружают, теперь еще и твои добавить? Как ты ей объяснишь, куда пропал и почему вернулся? Как ты ей объяснишь, почему тебя никто не узнал? Как ты ей объяснишь, что молчал столько времени?
— Я не собираюсь устраивать вечер откровений, — натянуто ответил он. — Запрет на разглашение их природы не только вам поступил. Категорический. Но я тебя предупреждаю — не вздумай из своего собственного прокола устроить повод ограничить мое с ней общение. Особенно сейчас, когда я ей больше вас всех вместе взятых нужен. И интересен, как последнее время показывает. Я про порошок говорить не буду… раз за разом — я его из тебя просто сделаю.
Не успел я поинтересоваться, где и когда, собственно, приступим к тщательному измельчению друг друга, как он повесил трубку. Я понял, что разговор с Дарой откладывать больше нельзя — пусть даже не хочет она меня больше слышать, я просто обязан пресечь любые ее возможные поползновения к расшатыванию намерений Макса сохранить свое инкогнито. Они, вроде, бетоном приказа его руководства залиты (не менее крепким, похоже, чем тот, которым наше нас сковывает),
О разговоре том я не хочу вспоминать. Тем более что мало что и помню. У меня тогда одна мысль в голове набатом гудела: обойти по возможности любые высказывания о ее отце, чтобы ни одно из них у нее в сознании не задержалось. Макс ведь наверняка их оттуда в считанные секунды выудит и, того и гляди, разнесет в пух и прах ту бетонную смирительную рубашку, которая только и поддерживала мои надежды на мирное развитие событий.
Дара выслушала меня без какого бы то ни было внешнего проявления эмоций. Никаких истерик с рыданиями я от нее, конечно, не ожидал, но она словно прогноз погоды на завтра к сведению приняла — подняла на меня прохладный взгляд, кивнула и коротко бросила: «Я поняла, а сейчас мне заниматься нужно».
В тот же день, поздно вечером, я и Гале сообщил о Дарином открытии. Вот тут слезы оказались более чем предсказуемыми — не таким водопадом, правда. Но чего я уж никак не предвидел, так это того, что у Гали вдруг комплекс вины перед Дарой образуется. Прямо начиная со следующего дня она словно в кающуюся грешницу перед лицом невинной жертвы превратилась. Стоило Даре у нее перед глазами оказаться, как те сразу же опять слезами наливались, она даже разговаривать с ней едва слышным шепотом начала, а большей частью молча ставила перед ней тарелку на кухне, глядя себе под ноги, или, заходя на цыпочках в спальню, клала на кровать выстиранные и выглаженные вещи.
Дара тоже не делала никаких попыток разрядить обстановку — куда только подевалось ее ни с чем не сравнимое умение сглаживать любые конфликты. Сначала она с удивлением поглядывала на всякий раз съеживающуюся под ее взглядом Галю, а вскоре и сама стала говорить с ней, упорно не поднимая глаз и как можно короче. Даже все наши на новогодней встрече это заметили. И нужно сказать, их приглушенные, как у постели тяжелобольного, разговоры и сочувственные взгляды на все мое семейство никак не способствовали восстановлению в нем мира и покоя.
Даже в обществе Игоря и Олега к ней никак не возвращалась ее обычная живость. Они в то время, кстати, стали вновь нарочито уединяться, словно отгораживаясь от мира взрослых. И я заметил, что Игорь с Дарой словно ролями поменялись — весь разговор у них вел Игорь, большей частью с Олегом, а Дара помалкивала, глядя куда-то в сторону и то и дело хмурясь. Лишь изредка она вставляла фразу-другую, после чего Игорь вспыхивал и принимался горячо говорить что-то, раздувая ноздри и глядя на нее в упор.
Мне очень хотелось верить, что он убеждает ее прекратить дурацкий бойкот, но выяснить это я не мог даже косвенно. Расспрашивать Анатолия мне не хотелось — заведи он очередную нравоучительную лекцию, поручиться за последствия я бы не решился. Они с Татьяной явно были в курсе происходящего у нас — Татьяна с Галей каждый день шушукалась, вздыхая и недоверчиво покачивая головой — и наверняка поставили бы меня в известность, если бы в мыслях Игоря то ли тревожные, то ли обнадеживающие сигналы объявились. Встречи с Мариной и Максом Дара с Игорем тоже вдруг резко оборвали, а Аленку они на свои совещания с Олегом не допускали.