Ангел-наблюдатель
Шрифт:
Это был первый раз, когда она посетила меня в моем более чем скромном в это пребывание на земле жилище. Тогда, в самом начале наших деловых, к сожалению, отношений, подобное событие настроило бы меня на весьма оптимистичный лад — сейчас, узнав ее получше, я практически не сомневался, что за ним стоят отнюдь не романтические настроения.
— Что ты задумал? — прямо с порога подтвердила она мою догадку.
— Ничего, — небрежно ответил я, жестом приглашая ее войти.
— Ты мне голову не морочь! — процедила она сквозь зубы,
— Ах, да! — усмехнулся я, обходя ее и присаживаясь на видавший виды и, к счастью, совершенно не нужный мне диван. — Я забыл — это право только белым лошадкам предоставлено. А почему Тоша не с тобой — или ты ему еще не все доложила?
Марина круто развернулась на месте, чтобы оказаться лицом ко мне, но упрямо осталась стоять, уперев руки в бока и вперившись в меня грозным взглядом.
— Макс, — отчеканила она, — давай, если о правах говорить, то только о Дариных. Ты не выносишь Тошу, он — тебя, Анатолий — меня, я — вас всех вместе взятых. Чем это все на сегодняшний день для мелких кончилось?
— С этим — к Тоше, — бросил я, похлопывая рукой по спинке дивана.
— Уже, — кивнула она, и продолжила, когда я саркастически вскинул бровь: — Не один год назад. Вместе с Татьяной. Сколько раз мы пытались уговорить Тошу прекратить упираться, как баран, на своем, а теперь и ты туда же? Как канат ее перетягивать? Мало ей мечей над головой?
— А я — не меч, — прищурился я, — я щит. Не отполированный до блеска, без гордого, выгравированного на нем девиза, даже ничего не имеющий против нахождения в невидимости. Но если и это кого-то не устраивает, если кому-то нужно его грязью забросать, чтобы только она глазу открывалась…
— Вот только не нужно передергивать! — перебила меня она, сверкнув глазами и рубанув по воздуху ребром ладони. — Ты же слышал — ей никто ничего не говорил. Она просто сама додумала, как с тем дурацким треугольником между Тошей, Анатолием и Татьяной.
— Верю, — согласно склонил голову я. — Но не кому-то на слово, а имея доступ к ее мыслям. Но, если мне не изменяет память, упомянутые тобой участники всего этого трагикомического фарса сочли необходимым оправдаться в ее глазах, представив ей свою версию событий и даже снабдив ее вещественными доказательствами.
— И какую же версию намерен предложить ей ты? — спросила Марина, раздувая ноздри.
— Марина, Марина! — протянул я с подчеркнуто разочарованным вздохом и театральным жестом прикрыл глаза ладонью. — Куда же делась твоя неутолимая жажда справедливости и всеобщего равноправия?
— Никуда! — рявкнула она, ощетинившись. — Неизменно остается при мне, приведя меня сюда и потребовав права голоса. Вам бы всем только правами меряться, совершенно не думая о том, что человек — не добыча на спорной территории, которую нужно зубами у другого из глотки рвать!
— Поверь мне, — медленно, с расстановкой
— В последний раз спрашиваю, — также медленно произнесла она сквозь зубы, — что ты собираешься делать?
— Ничего, — повторил я. — Делать — ничего. Так можешь и передать… всем. Вы отлично знаете, что я ничего не могу сделать. Как своими собственными, так и вашими стараниями. Но если речь идет о Дариных правах, то я предпочел бы поговорить о ее праве на самоопределение. Которым владеют лишь те, кому доступна роскошь… хотя бы сомнения.
Мне было бы приятно думать, что и Тошу не миновал ураган типичной Марининой реакции на любые, зачастую воображаемые попытки ущемления человеческого — исключительно человеческого — достоинства. Но то ли его действия были признаны полностью соответствующими высокому званию хранителя, то ли он сам, как это у них принято, счел человеческое мнение недостойным какого бы то ни было внимания. По крайней мере, в голосе его, когда он позвонил мне через несколько дней, не послышалось ни раскаяния, ни смущения, ни стремления искать компромисс. Не то, чтобы я их ждал от него, конечно.
— Ты в курсе, что Дара попросила меня разыскать ее отца? — сухо поинтересовался он.
— Да, — коротко ответил я.
— И что мне теперь делать? — раздраженно прошипел он.
— Понятия не имею, — равнодушно бросил я.
— Ты, насколько я понял, тоже обещал ей в этом помочь? — перешел он на привычный подозрительный тон.
— Да, — ограничился я простым подтверждением.
— Зачем? — Он словно выстрелил в меня.
— Чтобы объяснить ей закономерность отсутствия результатов поиска, — ровно произнес я.
Несколько мгновений он молчал, явно раздумывая, под каким из моих слов скрывается подвох.
— У тебя вообще как — все в порядке? — как-то нервно отозвался, наконец, он, определенно решив, что если мои гнусные намерения трудно разглядеть, то они глубоко продуманы, тщательно замаскированы и превосходят обычные по масштабу.
— Разумеется, — постарался я удержаться от сарказма. Безуспешно.
— Я могу сказать ей, что исходных данных не хватает, — неохотно предложил мне он.
— Как хочешь, — холодно отказался я решать за него и эту проблему.
Разумеется, Тоша не избавил меня от необходимости обсуждать с Дарой каждого возможного кандидата на роль ее отца, которых он ей по паре-тройке в месяц подбирал — один другого несуразнее. Они были настолько невероятно, гротескно нелепы, что мне было совсем несложно раз за разом доказывать Даре всю несостоятельность ее предположений. Но вот чего Тоша не учел, так это того, что весь этот мартышкин труд сделает наше с Дарой общение намного более интенсивным — если не количественно, так качественно.