Ангел Паскуале: Страсти по да Винчи
Шрифт:
Солдаты преграждали путь на большую лестницу, за опущенными забралами виднелись их угрюмые лица. Никколо подозвал священника, который пожал ему руку и начал снова рассказывать про отравление.
— Я должен взглянуть, — заявил Никколо. — Я уверен, все не так ужасно, как кажется.
— Они тут же повесили отравителя, Никколо. Вряд ли существует способ допрашивать трупы. Кроме того, это не твое дело. Иди домой, — сказал священник.
— Ты уже второй человек, говорящий мне это. От этого моя решимость только крепнет.
— Никому не разрешено подниматься
Солдаты расступились, чтобы пропустить наверх двух-трех человек. Паскуале узнал одного и окликнул его. Мальчик, Баверио, обернулся и присмотрелся. Он был в той же темно-зеленой тунике и рейтузах. Лицо у него совершенно побелело, словно напудренное мелом, а глаза покраснели и были полны слез.
Паскуале быстро объяснил, что нужно Никколо. Баверио покачал головой:
— Человек, убивший моего господина, мертв, а моего хозяина уже ничто не потревожит.
— Но имя Рафаэля по-прежнему нуждается в защите. Прошу тебя, Баверио. Ради памяти твоего хозяина. Ты помог мне однажды, я помню это и благодарен тебе. Помоги еще раз.
Мальчик закусил губу:
— Но вы так и не узнали, почему был убит бедный Джулио. А теперь мой хозяин мертв, а Джованни Франческо исчез.
Паскуале не мог сказать мальчику, что Франческо тоже мертв.
— Это все кусочки одной картины, Баверио. Мы видим только малые ее части. Нужно увидеть остальное, чтобы понять.
— Если это может помочь, ступайте за мной.
Мальчик, переговорив со своими товарищами, повел Паскуале и Никколо мимо солдат и вверх по лестнице. Он рассказал, что Рафаэля будто бы хватил удар, когда он провозгласил тост и подавали пятнадцатое блюдо. Личный врач самого Папы тут же бросился к нему, но тщетно, он сказал только, что в вине яд.
— Два моих друга выбежали из комнаты и схватили виночерпия, накинули петлю ему на шею и выбросили его из окна. Солдат, который прибежал на крики об убийстве, помогал им. Меня не было там, Паскуале, а я должен был быть. Если бы я попробовал вино, мой господин был бы жив, — продолжал бесцветным голосом Баверио.
Слезы навернулись ему на глаза, он закинул голову назад, чтобы они не покатились и не испортили пудру на щеках.
— Нет пользы гадать, как все могло бы быть, — сказал мальчику Паскуале. — Что сейчас важно, так это выяснить, что же на самом деле произошло.
Пир проходил в Зале Победы Республики, большой комнате с высоким потолком в самом центре Палаццо делла Синьория. Два длинных стола тянулись через комнату, а третий стоял поперек, соединяя их, под пролетом лестницы, ведущей на балкон. Столы были уставлены блюдами и тарелками с кушаньями, тонкими высокими бокалами, серебряными ложками и ножами. Горящий лес свечей наполнял комнату теплом и ровным светом. Паскуале разинул рот при виде великолепных гигантских фризов Микеланджело, изображающих войны с Римом и его союзниками, на одной стене «Битва при Кашине», на другой победа Флоренции при Ангиари, где железные черепахи Великого Механика маршировали сквозь ряды неприятеля, а многозарядные
Тело Рафаэля лежало под тяжелым гобеленом, который кто-то снял со стены. Никколо нагнулся и осторожно открыл его лицо. На синих губах была пена, глаза закрыты серебряными флоринами. Никколо поднял взгляд на людей, столпившихся вокруг, и спросил, кто из них доктор. Когда вперед выступил приятного вида седоволосый человек, поклонился и сказал, что он имеет подобную честь, Никколо поинтересовался:
— Как быстро это произошло?
— Очень быстро, слава Создателю, иначе было бы гораздо больше жертв. Яд поразил легкие, вы видите характерную пену и посиневшие губы, и парализовал органы дыхания. Он царапал горло, пока его не хватил апоплексический удар. Он недолго страдал перед смертью.
— Значит, яд сильный.
— Видимо, так, синьор.
— Подсыпан в вино?
— Вот его бокал. Рафаэль опрокинул его, падая, так что вино разлилось, но я проверил и нашел яд. Чудо, как я уже сказал, что Рафаэль выпил раньше остальных.
— Он произносил тост, — проговорил Баверио. — Он был верным другом Его Святейшества, и это его погубило.
— Виночерпий обязан проверять, не отравлено ли вино. А вместо этого он, должно быть сам подсыпал яд, — вмешался в разговор капитан дворцовой стражи.
— Его погубила не дружба, — покачал головой Никколо, — и не это вино, я полагаю. — Он внимательно посмотрел на черное пятно, оставшееся на плотной льняной скатерти после проведенной пробы, затем поднял за ножку бокал, понюхал его и сказал: — Здесь еще осталось. Вы не проверили вино в стакане.
— К чему? Вино…
— Прошу вас, синьор. Кромку бокала, и осторожно. Пусть кто-нибудь принесет вино, которое подавали.
— Виночерпий уже казнен, — напомнил капитан стражи.
— Да, — резко произнес Никколо, — но ведь вино не вылили в окно вслед за его телом. Принесите то, что подавали сегодня.
Доктор издал изумленный возглас и поднял бокал. Характерное потемнение, означающее наличие яда, осталось на золоченой кромке бокала.
— Ага, — сказал Никколо, он был доволен. — Вот оно. Прошло много лет с тех пор, когда я удостаивался чести присутствовать на подобных празднествах, но я все равно помню, что для каждого вина подают новый набор бокалов. Боюсь, что схвачен, обвинен и казнен не тот человек. Отравлено было не вино, а бокал.
— Разумеется, на бокале остаются следы яда, если в нем было отравленное вино, — заметил доктор.
— Да, но не такие следы, синьор. Если в бокале содержалось отравленное вино, тогда потемнения остались бы на всей внутренней поверхности стекла. А здесь же след остался в виде явственно различимого кольца, очень узкого кольца вдоль внутренней кромки. Этот яд, он проникающий или его требуется проглотить?
— Он не проникнет через кожу, если на ней нет ран и порезов, если вы это имеете в виду.