Ангел Паскуале: Страсти по да Винчи

Макоули Пол Дж.

Он сказал:

— Конечно, я заговорил. Я визжал, как резаная свинья. А как иначе? Я рассказал им кое-что похожее на правду, и, хотя имена были другие, они схватили нужное число людей. Которые, поскольку были ни в чем не виновны, отстаивали свою невиновность даже под пыткой, отчего их вина казалась очевидной. — Он открыл серебряную коробочку и взял из нее кубик марокканского желе, обвалянного в сахарной пудре. Положил конфетку в рот и причмокнул розовыми губами. — Пора уже прекращать весь этот фарс, Перлата, — обратился он к брату, — чем скорее я выберусь

из этой блошиной норы, тем лучше.

— Я согласен. Ради бога, опустите меня. Зачем вы это делаете? — воскликнул Никколо.

Юный брат, фра Перлата, ответил:

— Ради бога, разумеется. В таком деле нельзя спешить.

— Ради бога! — засмеялся Россо.

Фра Перлата велел спокойно:

— Проверь сумку своего ученика. Посмотри, есть ли она при нем.

— Я сделал все, что вы просили, — запротестовал Россо. — И даже сверх того.

— И ты сделаешь и это, — сказал брат Перлата.

— Прости меня, Паскуале, — произнес Россо, расстегнул пряжку на сумке Паскуале и осмотрел ее содержимое и объявил: — Здесь этого нет.

— Ясное дело, нет, — сказал Салаи. — Вы думаете, он стал бы носить это с собой, если бы хотел сохранить?

Паскуале обратился к Россо:

— Учитель, я с трудом верю собственным глазам. Вы действительно очень нуждаетесь в покровителе. Я просто поражен.

Теперь он понимал, почему Россо всю дорогу вверх по склону вел себя так легкомысленно: таким способом Россо, как правило искренний, обычно прикрывал ложь, неблаговидный поступок, предательство.

— Ты влез в это дело по своей собственной воле, Паскуалино. Расскажи им, что они хотят знать, и они отпустят тебя и Макиавелли. Я клянусь, — проговорил Россо.

— Будь осторожен в словах, — вставил Никколо и застонал, потому что громила поддернул его снова.

Салаи от нетерпения издал губами непристойный звук.

— Хватит сантиментов. Надо узнать, что эти дураки сделали с вещицей, и закончим на этом. Я сейчас нагрею на огне нож и все выясню, вместо того чтобы смотреть, как он тут вертится, словно паук. У меня голова кружится!

Фра Перлата сказал:

— Прошу вас, синьор Капротти, наберитесь терпения. Когда у нас будут доказательства, вы получите свое вознаграждение.

Он был главный в этой комнате, этот полный молодой монах, мягкие манеры плохо скрывали его фанатизм, так острый меч не спрятать в лайковых ножнах. Было очевидно, кто он такой, ведь и сам Савонарола был доминиканцем и медленно умирал, как говорили, в каком-то доминиканском монастыре в Севилье. Ходили слухи, что рак лишил Савонаролу голоса, его инструмента, который когда-то до основания потряс Флоренцию, но даже на смертном одре он строчил бесконечным потоком трактаты, письма, проповеди и памфлеты на тему приближения великих времен, когда чистые сердцем будут живыми взяты на Небеса, а грешники останутся, чтобы воевать с Антихристом. Фра Перлата был одним из рядовых сподвижников в этом святом деле.

Что касается громилы, который подтягивал Никколо, и негодяя, который связал Паскуале, не имело значения,

кто они такие: верные последователи Савонаролы или же безмозглые наемники. Скорее последнее: оба походили на пруссаков, а не на испанцев. Может быть, ландскнехты, целые толпы их искали работу после того, как Лютер был схвачен, допрошен и повешен силами Рима, но это действительно не имело значения, потому что они были здесь просто для того, чтобы причинять Паскуале и Никколо боль, пока те не заговорят. В этом состояла их задача.

— Все, что нам следует сделать, — пощекотать как следует этих двоих, — сказал Салаи. — К чему разводить все эти церемонии?

— Самое главное — освобождение Священного Города, — возразил брат Перлата. — Время настает. Нам необходимо соблюдать положенный порядок.

— Несколько ciompi — еще не Священные Легионы Господа! — насмешливо возразил Салаи.

— Нам не дано знать, как проявится воля Господа, — заявил брат.

— Надо полагать, пути его неисповедимы, — сказал Салаи, отправляя в рот еще один припудренный сахаром кусочек и громко жуя. — Конечно, он может использовать этого болвана художника в качестве корабля, который принесет обратно то, что принадлежит нам по праву, а обезьяну — как вестника наших неудач. Россо, что скажешь? Не прикончить ли мне этого блохастого негодяя? Я, разумеется, имею в виду обезьяну, а не твоего ученика.

Россо, немного воспрянувший духом, сказал:

— Прости его, Господи. Он не ведал, что творил.

Макака сидела рядом с Россо, сложив руки на макушке и исподлобья поглядывая на Паскуале, словно дитя. Паскуале улыбнулся животному, вспомнив, как научил Фердинанда срывать виноград с избранных лоз в саду монастыря Санта-Кроче. Фердинанд был умница, он ничего не забывал. Но ему не подать знака, поскольку руки туго стянуты за спиной.

— В Пруссии сжигают собак, чей лай, по мнению суда, вызвал грозу, — заметил Салаи.

Фра Перлата обратился к Паскуале:

— Ты знаешь, что нам нужно. Где это?

— У синьора Таддеи.

— Тебе же хуже, если это так, — сказал Салаи.

Фра Перлата заговорил:

— Прошу вас, сохраняйте спокойствие. Я сам все выясню. — Он поднялся, отряхнув подол рясы, и велел громиле поднять Никколо выше.

Никколо, когда его поддернули вверх, издал жуткий звук, он совершенно не походил на человеческий стон. Паскуале тоже закричал и дернулся, когда фра Перлата положил руку ему на плечо.

Брат сказал:

— Твой друг висит так уже довольно долго, тебе так не кажется? Еще немного, и он останется калекой на всю жизнь. Он даже не сможет больше писать. Помоги ему. Скажи нам правду и не пытайся солгать. В доме синьора Таддеи у нас свой человек, твоему другу будет очень плохо, если ты солжешь.

— Если вы имеете в виду сигнальщика, он под арестом, — ответил Паскуале.

— Я знаю о сигнальщике, но он не был посвящен в наши дела. Откуда бы нам знать, куда тебя повезут, Паскуале, если бы нам не сообщили? А теперь подумай как следует и говори.