Ангел пролетел
Шрифт:
– Нет, – ответил Приходченко и повесил трубку.
– Мама! – закричала Катерина. – Мама, откуда они знают, что я… что у меня… Мама!!
Марья Дмитриевна появилась на площадке второго этажа. Очки были сдвинуты на макушку.
– Катюш, они звонят каждый день. То Олег, то Саша, то Ира, то какой-то Алексей Северин, которого я не знаю. Что ты кричишь? Что с тобой?
– Зачем ты им рассказываешь, что со мной?! Ты что, совсем ничего не понимаешь? Тебе меня совсем не жалко, да?
– Катя, Катя, остановись, – сказала Марья Дмитриевна и начала спускаться вниз. – Никто никому ничего не
– Я не вернусь, – закричала Катерина, – я не смогу жить с таким камнем на шее!
– Что ты знаешь о камнях на шее, девчонка! – вдруг оборвала ее Марья Дмитриевна. – Немедленно умойся и не шуми – бабушка легла…
Нужно иметь хоть какое-то мужество, – говорила мама, когда они курили на крылечке, обе очень взволнованные. – Я вижу, как тебе тяжело. Но ты бросила работу. Ты бросила своих людей в самый ответственный момент и в очень неприятной ситуации. Они что должны думать? Они тут совсем ни при чем! Ты бросила Олега. Этого своего ужасного Тимофея, в конце концов! Не перебивай, – властно заявила мать. Иногда она могла быть очень властной. – Ты оставила их справляться, как они умеют, а сама уползла зализывать раны.
– Мамочка, я не могла этого вынести… – взмолилась Катерина.
– А Тимофей как это вынес? Ты знаешь? Что он думал и делал? Чем он виноват? Тем, что он что-то такое про тебя подумал? Так ведь обстоятельства так сложились! Ты имела полное право обидеться. Обиделась – и достаточно. Или ты собираешься проторчать на участке всю оставшуюся жизнь? Ты должна бороться за себя, черт возьми! За себя и за Тимофея, если уж на то пошло. Ты дала ему возможность думать о тебе все, что угодно, – зачем?
– Я даже подойти к нему не могла, мамочка, – ответила Катерина и опять заплакала, тихонько, по-детски. – У него было такое ужасное лицо…
– Ах, лицо! – Марья Дмитриевна и безжалостной быть умела. – Ты же мне говорила, что его любишь. Или врала?
– Нет! – твердо сказала Катерина. – Не врала.
– Тогда скажи мне, дорогая, какое у тебя будет лицо, если ты вдруг совершенно точно про него узнаешь, что он задушил свою бабушку?
Катерина вдруг против воли засмеялась.
– Я не поверю, – произнесла она, икая.
– Может, и он не поверил. Ты же не знаешь. Кроме того, он вообще никому не верит. В принципе. Ему труднее, чем тебе. А Олег? Что он должен делать один, накануне… всех событий? Почему тебя это не касается? Это твоя работа, твои обязанности, твои друзья. Почему, черт побери, тебя так просто выбить из седла?
– Я не знаю, – призналась Катерина с недоумением. – Я не знаю, как им теперь в глаза смотреть…
– Почему?! Ты же ни в чем не виновата! При чем здесь глаза?! Позвони своему Олегу и скажи, что сможешь начать работу. Подумай и прикинь, когда ты будешь к этому готова. Хватит жалеть себя, Катя. Жизнь не кончается сегодня. Может быть, ты удивишься, но она не кончается и завтра…
Через два часа
Старенький самолет натужно заревел двигателями, подруливая к зданию аэровокзала. На нем прилетело человек пятьдесят, в основном моряки и их жены. Все они были немножко навеселе, с огромными, перетянутыми коричневым скотчем сумками.
«Голосуйте за Тимофея Кольцова!» – было написано аршинными буквами на плакате за спинами таможенников. «Голосуйте за Алексея Головина!» – было написано на другом плакате, прямо напротив.
Катерина тихонько улыбнулась. Аэропортик был маленький и чистенький, совсем непохожий на московский, и Катерина почему-то немного успокоилась.
Сейчас она увидит Олега и всех остальных, а завтра, наверное, Тимофея. Если только он захочет с ней увидеться. А может, пройдет мимо, не глядя, как когда-то.
Об этом думать никак нельзя. Такие мысли отнимали остатки мужества, которое Катерина старательно, по крохам в себе собирала.
Она прошла через рамку и стала искать глазами Олега. Не найдя, потащилась вместе с чемоданом к выходу из крохотного зала прилета.
Тимофей увидел ее в жидкой толпе прилетевших сразу же. Вид у нее был такой, как будто она перенесла операцию. Она оглядывалась по сторонам в некоторой растерянности. Очевидно, искала и не находила Приходченко.
Тимофей несколько раз глубоко вздохнул, сунул руки в карманы и вытер их там о подкладку.
Она уже была близко, но, очевидно, не узнавала или не замечала его.
– Катя! – позвал он негромко.
Она вздрогнула и оглянулась, всматриваясь в сумерки.
Какой-то человек, похожий на Тимофея, в джинсах и короткой кожаной куртке, стоял возле громадного черного джипа. Он был один, толпа обтекала его, разделяясь на два узких потока.
– Тимофей? – спросила Катерина, не слишком веря себе. Он двинулся ей навстречу, и она поняла, что это он, Тимофей.
Плохо понимая, что делает, она швырнула на асфальт чемодан и бросилась к нему с коротким хриплым воплем.
Тимофей не сразу сообразил, что именно она собирается сделать. А сообразив, раскинул руки, поймал ее, пошатнувшись, и прижал к себе, бормоча что-то вроде:
– Я рад… Катька, как я рад…
Кое-как они добрались до машины. Катерина держала его за руку, боясь отпустить. Это была родная, такая забытая, огромная ручища с сильными пальцами. Она прижимала ее к своему боку и, забегая вперед, заглядывала ему в лицо, и улыбалась, чувствуя близкие слезы.
Джип подмигнул всеми фарами, открываясь, и Катерина спросила, заглядывая внутрь:
– А где ребята?
– Дома, – ответил Тимофей, распахивая дверь. Нужно было еще открыть багажник, но у него тряслись руки. – Не мог же я ехать почти что на свидание с охраной!
– Тимыч, ты сумасшедший, – прошептала она таким счастливым шепотом, как будто он совершил бог знает какой беспримерный подвиг.
– Садись, – сказал он. – И поедем. Я за себя не отвечаю.
– Ты меня побьешь? – радостно уточнила она, взгромождаясь на переднее сиденье, всегдашнее Лешино место.