Ангел Рейха
Шрифт:
– Каждую субботу, если не идет дождь, ты садишься на велосипед и исчезаешь в неизвестном направлении, – сказал отец. – И возвращаешься только вечером.
– Вы с мамой знаете, куда я езжу.
– Да, мы знаем. Мы знаем, что ты предпочитаешь общество планеристов нашему обществу.
Я никогда не заговаривала с пилотами. Не смела. Разговаривала я только с одним доброжелательным рабочим, который сказал мне, что каждое лето в клубе проводятся курсы для начинающих.
Я внимательно изучала узор на ковре, чтобы отец не увидел надежды в моих глазах. Если
– Я оплачу твои занятия на планерных курсах при двух условиях, – сказал отец, наполнив мое сердце восторгом. – Первое: ты не словом не обмолвишься при нас о полетах и планерах, поскольку нам с мамой все это крайне неприятно. Второе: ты хорошо сдашь выпускные экзамены.
В первый момент я не поверила своим ушам. Я успевала по всем предметам, кроме домоводства, но дело не в этом. До выпускных экзаменов оставалось еще два года. Потом я решила, что неправильно поняла отца.
– Ты имеешь в виду, что я могу пойти на курсы, а ты поверишь мне на слово, что я буду учиться прилежно?
Я прониклась к нему горячей благодарностью. Как приятно, когда тебе верят.
– Конечно нет. Сначала ты должна сдать экзамены.
Два года. Я стояла молча и словно воочию видела перед собой отвесную скалу, на которую мне предстояло взобраться.
Отец откашлялся и вышел из комнаты.
Я таки взобралась на свою отвесную скалу. Два года мучительного ожидания, когда я не имела возможности никому и словом обмолвиться о своей заветной цели, стали самым трудным испытанием в моей жизни. Самым трудным, поскольку я к нему не готовилась; я закалялась в ходе испытания. Самым трудным, поскольку я никому не могла сказать: «Смотрите, что я делаю; смотрите, как мне тяжело».
Я с честью выдержала выпускные экзамены.
Родители подарили мне золотые часы.
Я держала часы на ладони, тяжелые, дорогие. Их выбирали старательно. Никогда еще я не чувствовала такого гнева.
– Мне не нужны часы, – сказала я. – Вы обещали мне планерные курсы.
Наступило ужасное молчание. Потом мама резко повернулась и вышла из комнаты.
Отец взял у меня часы стремительным, точным движением хирурга, даже не коснувшись пальцами моей ладони.
– Если ты по-прежнему хотела поступить на планерные курсы, тебе следовало напомнить мне, – сказал он. – Я думал, ты уже давно забыла.
– Ты запретил мне говорить об этом.
Отец бросил на меня быстрый взгляд, опять удивленный.
Он положил часы обратно в футляр и сказал:
– Полагаю, я должен сдержать обещание.
Я промолчала. Неужели он рассчитывает, что я освобожу его от данного им слова?
– Ты странная, – мягко сказал он.
В то лето я научилась летать на планере.
Можно подумать, он летит очень медленно. Так кажется из-за высоты, из-за величественной плавности движения; но ты преодолеваешь милю в минуту, если верить стрелке указателя скорости. Воздух, странно упругий под тобой, держит тебя.
Твоя правая рука легко
Далеко внизу ты видишь поля, леса, домики, железную дорогу. Земля залита солнечным светом, а над ней плывут облака, отбрасывая легкие тени.
Тишину нарушает лишь тонкое поскрипывание кожаных привязных ремней.
Ты делаешь то, что всегда хотела и умела делать. Ты вернулась домой.
Ты окидываешь взглядом небо, а потом тянешь рычаг чуть влево и нажимаешь ногой на левую педаль руля. Происходит чудесная вещь.
Левое крыло опускается, планер входит в вираж и устремляется вниз, словно разговаривая с землей. Земля сбрасывает покровы облаков и устремляется навстречу, словно утомленная ожиданием любовница. Крыло рассекает воздух, линия горизонта принимает наклонное положение.
Воздушные потоки несут тебя.
Глава четвертая
Зеленые стрелки моего хронометра показывают час сорок пять.
Лобовое стекло над приборной доской «бюкера» залито мерцающим розовым светом. Мне нравится этот световой эффект, наводящий на мысль об облаках на закате, – такой жизнерадостный в окружающей тьме. Это горит за нами Берлин.
Мой напряженный взгляд ни на миг не задерживается в одной точке. Я безостановочно поглядываю на землю, на небо, на приборную доску. Мой мозг постоянно фиксирует скорость, количество топлива, пройденное расстояние и показания компаса. Несмотря на напряженную деятельность мозга, в голове у меня совершенно пусто.
Отчасти дело в недосыпе. Спала ли я вообще в той кроличьей норе под Рейхсканцелярией? Там никто не смыкал глаз. Всем было не до сна.
Мы летим обратно в Рехлин. Куда же еще? Мы совершаем в обратном направлении перелет, стоивший генералу ноги. В Рехлине нам предстоит выполнить чрезвычайно важное задание. То есть важное, если у вас остается хоть малейшая надежда, что приказ, который должен передать генерал, будет выполнен.
Потом нам предстоит продолжить путь, чтобы на севере встретиться с Дёницем. О каковом задании можно сказать примерно то же самое.
Я надеюсь, что генерал выдержит перелет. Страстно надеюсь. Я доведу самолет до места назначения, но все остальное должен сделать он. Вряд ли они подчинятся моим приказам. Да бог с ними, с приказами.
Первый свой полет я совершила прохладным июньским утром.
Спрыгнув на землю и поставив велосипед у живой изгороди, я впервые прошла через распахнутые ворота на летное поле. Когда я приблизилась к группе учеников, болтающих на бетонной полосе возле ангара, все разом замолчали. Молчание нарушил самый крупный парень – красномордый, с крысиными глазками-пуговками.