Ангел Рейха
Шрифт:
К двенадцати годам я наслушалась достаточно разговоров о Версальском договоре, чтобы мне хватило до конца жизни, и прониклась стойким отвращением к политике. Но в Берлине от политики не спрятаться. И в Берлине, заполоненном незрячими, безрукими и безногими инвалидами, я впервые поняла, что политика имеет прямое отношение к действительности.
С протянутой рукой стояли не только ветераны войны. Подаяния просили люди, оставшиеся без работы за неимением рабочих мест. Многие держали плакаты с указанием на количество детей, которых им нужно прокормить. Безработным я не подавала, поскольку все свои лишние деньги отдавала ветеранам.
Сначала он посмотрел на меня непонимающе, а потом слабо улыбнулся и сказал: «Все в порядке, фройляйн. Вы подаете, кому хотите».
Тронутая его словами, я уже собралась вытрясти из кармана всю мелочь, составлявшую стоимость моего проезда на трамвае, когда стоявший рядом мужчина презрительно сплюнул на землю и сказал: «Тогда отдайте деньги штурмовикам».
Я пошла прочь. Я не знала, как к этому относиться.
Я не знала, как относиться к штурмовикам.
Они отрядами маршировали по улицам, наглые, здоровые парни из национал-социалистической партии. Они, в своих коричневых рубашках, с праздным и важным видом расхаживали повсюду. С жестянками для сбора пожертвований в руках, с дубинками в карманах.
Они меня пугали. Я обходила их стороной в общественных местах: громкие голоса, агрессивность, нарочитая грубость повадок, запах пота и пива. Они пугали меня, поскольку я понимала, что они способны на все. У них не было понятий о морали и религии, о сострадании и справедливости.
И все же меня поражало, что в своем роде они очень дисциплированны. Они даже обнаруживали бескорыстную преданность идее. Это становилось видно, когда они маршировали по улицам. Они думали лишь о своем движении и о своем лидере, зато ради них были готовы пожертвовать всем. Движение являлось для них смыслом жизни; это читалось в их глазах. Они были влюблены в идею. В идею возрождения Германии. За нее – все что угодно. Пусть потребуется отдать жизнь, пусть потребуется совершить революцию – все что угодно.
Я поняла, что не могу презирать такую позицию.
Да, они грубые и наглые – ну и что? С ними обошлись жестоко. Многие из них оказались безработными не по своей вине, но по вине некомпетентных политиков. Многие из них были ветеранами войны, вернувшимися домой – в Германию, за которую доблестно сражались, – и обнаружившими, что здесь живут в достатке только друзья политиков. И если требовалось встряхнуть, перевернуть страну, вытащить из трясины, – кто мог сделать это? Они или политики в белых перчатках?
Штурмовики маршировали по улицам, по-военному четко печатая шаг. Четыреста тысяч штурмовиков.
Армия наблюдала за происходящим в задумчивом молчании. Но толпы на улицах восторженно ревели.
Для человека, ненавидевшего политику, я приехала в Берлин в самое неудачное время. Канцлер руководствовался указом о чрезвычайном положении. Многочисленные коалиции сформировывались, а потом распадались. Война велась в Рейхстаге, и война велась на улицах. На улицах штурмовые отряды сражались с отрядами Красного фронта.
Срок президентских полномочий Гинденбурга истек. Весной началась выборная кампания, и одни выборы следовали за другими до самого конца года. Состоялся второй тур выборов на пост президента, поскольку в первом ни один кандидат не собрал большинства голосов; потом выборы в прусский парламент;
Во всем происходящем – во всех этих бесконечных выборах – чувствовалась некая преднамеренная жестокость. Словно людей умышленно запугивали. Мы не просили об этом. Так почему же такое происходило? Ладно, это демократия. Но если это и есть демократия – нужна ли она нам? К черту демократию, яростно вопил внутренний голос.
– К черту демократию! – радостно ревели национал-социалисты. – Голосуйте за нас – и вам никогда больше не придется голосовать!
По результатам июльских выборов национал-социалистическая партия получила наибольшее количество мест в Рейхстаге.
«Бюкер» поет. Тонкий мелодичный звук, который начинает немного походить на треск, когда я прибавляю газ, но никогда не превращается в треск в полном смысле слова.
Я неплохо разбираюсь в самолетных двигателях. Вы поневоле начинаете в них разбираться, когда от этого зависит ваша жизнь. Мне требовалось узнать довольно многое. Некоторые двигатели, с устройством которых я знакома, до сих пор числятся в секретных списках, если сегодня еще можно говорить о таких вещах, как секретные списки, военные тайны и тому подобное. Пару двигателей вообще не стоило запускать в производство. Мои знания формировались, подобно геологическим слоям, долгие годы, в течение которых я летала на всем, на чем только можно летать; но все основы знаний, все азы я постигла в пору своего обучения медицине в Берлине.
От судьбы не убежать.
Я не собиралась просто учиться. Я собиралась учиться со всем усердием. Чем скорее я получу медицинское образование, тем скорее стану летающим врачом-миссионером. Я сняла комнату в мансарде и купила кучу книг. Я пошла на вводную лекцию. Там один студент в разговоре со мной между прочим упомянул о летном клубе, находившемся на южной окраине Берлина. Они летают на спортивных самолетах, сказал он.
Я поехала туда на автобусе. Поездка оказалась долгой, но я сказала себе, что, по крайней мере, смогу читать учебники по дороге, если буду ездить в клуб регулярно. А может, у них нет летных курсов. А может, мне там не понравится. Но когда я добралась до клуба и увидела маленькие одномоторные «клеммы», которые стояли на траве, задрав носы, я сразу поняла, что собираюсь сделать. Узнав стоимость курсов, я на мгновение лишилась дара речи, но неожиданно для себя записалась.
На этом мои занятия медициной практически закончились. Я платила за квартиру вперед, питалась яблоками и хлебом – и летала.
Когда я не летала, я болталась у здания клуба, растягивая одну чашку кофе на все утро, и собирала информацию, словно голодный пес, рыскающий в поисках объедков. Или торчала в ремонтных мастерских. В автобусе я читала прыгающий учебник и говорила себе, что в самое ближайшее время займусь учебой всерьез.
Научиться пилотировать «клеммы» оказалось несложно. Самое главное здесь – умение сосредоточиться, а с этим у меня никогда не было проблем. Но вот двигатели… Я ничего о них не знала.