Ангел с железными крыльями
Шрифт:
— Если немцы разовьют наступление, то эшелоны поедут дальше, если нет, то начнут строить долговременные укрепления, а также и аэродром.
— Авиаразведка германцев будет у нас как кость в горле. Это понимают все. Именно поэтому командование дало разрешение на формирование особой команды из моих охотников. Восемь- десять человек. Возглавит группу отряд поручик Мелентьев. Это он предложил вас включить в группу, хотя я был решительно против вашего участия. Вы совершенно не готовы к походу в тыл противника. Надеюсь, причины вам перечислять не нужно?
— Нет.
— К моему великому сожалению, он не оставил мне выбора. Идете вы — идет он.
— Странно все это, — при моих
— Да будет вам известно, что у нас на отряд охотников всего два офицера. Я и подпоручик Буланов, который сейчас находиться в госпитале. Разрыв случайного снаряда и три осколка в плече и руке. Попросился я у начальства самому пойти — не отпустили, а вместо этого дали прапорщика Пашутина. Говорят, ставьте его во главе. Опытный, ходил в тыл германца, знает немецкий язык. А что мне с этого? Я его позавчера впервые в жизни увидел. Как я могу доверить ему своих людей? Нет. Так и сказал. А тут Мелентьев. Ну, его-то я хоть знаю, да и парни с ним охотно пойдут. Вы спросите: почему так получается? Да все потому, что согласие на отправку группы я могу получить лишь в том случае, если найду офицера на это задание.
— Вы меня совсем запутали, Дмитрий Иванович. Этот самый Пашутин — военный разведчик?
— Мне что докладывали?! Просто, когда стал вопрос об эшелоне с самолетами, его прислали для усиления группы. Из разговора с ним выяснил, что он не кадровый военный. В свое время преподавал на кафедре в университете немецкий язык. Знает несколько немецких диалектов. Дважды, еще до войны, был в Германии. Когда началась война, без вести пропала его семья. Жена и двое детей. После чего он пошел на фронт вольноопределяющимся. Недавно присвоили звание прапорщика.
— И что, кроме этого прапорщика во всей дивизии не нашлось офицеров — разведчиков?
— Почему нет? Есть. При штабе полка. Допрашивают пленных, разбирают документы и карты, то есть работают с тем, что мои парни из немецкого тыла притащат.
— Погодите. Вы хотите сказать, что никто кроме вас в тыл к немцу не ходит? — я задал вопрос и тут же понял, что сказал лишнее, так как на лице капитана все больше разливалось выражение недоумения.
— Сергей Александрович, вы, что с луны свалились?! У нас понимание подвига со времен разгрома тевтонов на Чудском озере новгородцами никак не может поменяться! В понимании русского офицера воевать нужно благородно, по — джентльменски. Ударить в спину врагу — это позор! Э! Да что тут говорить! За последние полгода я подал две подробные докладные записки о создании особых отрядов в тылу врага! И что? Даже ответа не получил! Только вот теперь обо мне вспомнили, когда подперло под самое горло!
— У меня как-то в голове все это не укладывается. Разве уничтожая вражеский штаб или арсенал, вы не спасаете жизни сотням наших солдат?! Разве это не подвиг?
— Вы, поручик,… чем-то похожи на одного человека.
— Кого?
— Моего хорошего друга. Он…. Это произошло это в конце четырнадцатого года. Подпоручик Вольский, под покровом ночи, с тремя добровольцами снял пулеметный расчет австрияков, который находясь на высотке, не давал днем головы поднять, простреливая окопы. И что получилось в результате?! Офицеры полка вместо благодарности отказались с ним общаться, выказав тем самым презрение к его действиям, как недостойным мундира русского офицера. Он, видите ли, не сошелся с ними грудь в грудь в чистом поле,
— Да это какая-то средневековая дикость.
— Вот и вы, похоже, понимаете, Сергей Александрович, что война — это суть бойня, кровавая и грязная, а потому допускает применение нечестных приемов. Мне как-то довелось разговаривать с полковником Генштаба. Он к нам с проверкой приезжал. Так я его спросил: отчего не действовать в тылу малыми отрядами? Так он на меня посмотрел, чуть ли не с возмущением, а потом заявил, что у вас, капитан, неприемлемое понятие о чести офицера, капитан. Неприемлемое, вы слышите?!
Не будучи специалистом в этом вопросе, я наивно считал, что партизанские и диверсионные отряды в тылу врага — это естественно, не говоря уже о разведгруппах, посылаемых за линию фронта. А на поверку оказалось, что в русской императорской армии подобного вида разведки нет и в помине. Мое молчание Махрицкий видно принял за размышления и сам сменил тему: — Сергей Александрович, не берите в голову. Все равно ничего не изменишь. Собственно говоря, к чему я весь этот разговор завел. Может, вы все же откажетесь. Скажите Мелентьеву, что не хотите идти. У моих парней без вас больше шансов будет. Поверьте мне!
— Я иду. Помехой не буду.
— Да я что не понимаю?! Вы идете мстить за свою сестру!
— Если вы еще не заметили, то я вам скажу: по своей натуре я хладнокровен и не имею привычки принимать необдуманные решения.
Махрицкий некоторое время молчал, пристально глядя на меня, потом сказал: — Надеюсь, что все так, как вы мне сейчас сказали.
— Разрешите идти?
— Все, более основательно, будет сказано при общем сборе. Вам следует явиться ко мне в полдень. Идите!
Спустя четыре часа я познакомился с людьми, которые были отобраны для диверсии в тылу врага. Меня несколько удивило одно обстоятельство, что молодых добровольцев в ней было мало. Всего трое. Остальные пятеро люди среднего возраста, до сорока лет.
— Знакомьтесь, — и Махрицкий указал на меня. — Богуславский, Сергей Александрович. Поручик — артиллерист. Воевал. Получил тяжелое ранение головы, после чего был отправлен в отставку. Владеет приемами японской борьбы, отлично стреляет из личного оружия. Вопросы есть?
— У меня есть, ваше высокоблагородие! Можно? — со своего места поднялся коренастый, плотно сбитый солдат.
— Давай, Лещенко.
— Извините, господин, не знаю, как к вам обращаться? — обратился ко мне солдат.
— Сергей. Иду в группе, не как офицер, а как рядовой. Вы это хотели спросить?
— И это тоже. Но мой главный вопрос в другом. Рука у вас не дрогнет, когда придется один на один германца убивать?
— Мне уже приходилось убивать.
— Сразу прошу извинить меня, господин Богуславский, за мой вопрос, — теперь уже подал голос Пашутин. — Наталья Богуславская ваша родственница или жена?
— Сестра.
— Разрешите представиться. Пашутин Михаил Антонович.
Плотно сбитая фигура, массивные кулаки, короткая прическа, твердо очерченный подбородок, сердито — сосредоточенный взгляд. Он мне чем-то напомнил настороженного бульдога в человеческом образе. Правда, это было мое внутреннее впечатление, потому что, его большие голубые глаза, правильные черты лица и губы, которые, казались, вот — вот расползутся в улыбке, придавали ему вид приятного человека, но даже при этом знаток немецких диалектов никак не походил на рыхлого кабинетного профессора. Наоборот. Плотного сложения фигура прапорщика с широко развернутыми плечами больше подходила борцу классического стиля.