Ангел с железными крыльями
Шрифт:
— Хватит! — оборвал я его. — Лучше помоги освободиться!
Подавив очередной смешок, ротмистр сказал: — Извини. Нервы. Повернись боком.
Когда противни оказались на земле, а я надел пальто, мы двинулись дальше по улице. По пути, видя, что с его лица не сходит напряженно — каменное выражение, решил поинтересоваться его состоянием: — Как ты?
— Даже не знаю, — бросил он на ходу, даже не посмотрев на меня.
Мы продолжили путь в молчании какое-то время, пока ротмистр не спросил у меня: — Ты где остановился?
— На окраине.
— Надежно?!
— Да.
— Тогда идем к тебе.
По пути мы зашли в магазин за продуктами и пивом. Придя в
Я пожал плечами в ответ. Подобные слова для волевого и сильного человека, каким был Пашутин, были сродни выплескиванию исступленной радости, которые испытывает обычный человек, чудом спасшийся от смерти.
— Чего ты молчишь?! В тебе хоть какая-то капелька радости есть?! Ведь другой бы на твоем месте светился от счастья, что остался живой, а ты просто сидишь, как каменный истукан.
— У тебя тоже на лице радости не написано.
— Я радуюсь! Просто еще толком не отошел! Внутри что-то сжалось и до сих пор не отпускает. А ты…. Даже не знаю, как сказать. Как ты решился на такой риск?! Ума не приложу! В тебе нет ни страха, ни ярости! Вообще ничего! Знаешь, твое холодное равнодушие больше всего и пугает!
— Странно, а мне почему-то казалось, что я очень веселый и жизнерадостный человек.
— Да пошел ты! Знаешь, что я тебе еще скажу…. — какое-то время он молчал, потом продолжил. — Точно не скажу, но думаю,… что сам не пошел бы на такую встречу. Пусть мои слова и звучат как предательство…. А! Да чего там говорить! Возьми любого нормального человека! Кто из них пойдет на заведомую смерть?! Кто?! Только самоубийца! Гм! Или… ты.
— Ты к чему это говоришь?
— Не знаю. Наверно пытаюсь убедить себя, что ты живой и нормальный человек.
— Странный разговор, тебе не кажется?
— Может да, а может, и нет, — несколько секунд он молчал, потом вдруг резко поменял тему. — Вчера ночью я только под утро забылся. Сон мне приснился. Короткий, но яркий, четкий, будто наяву все происходило. Это был Митька. Живой и веселый, он мне какую-то очередную байку рассказывал.
— Его убили?
— Сначала зверски пытали, а потом убили. Меня взяли под утро, я даже толком не успел понять, что происходит, как получил порцию хлороформа. Очнулся уже спустя несколько часов, в подвале, рядом с его изуродованным телом. Стоило мне оглядеться по сторонам, как страх взял меня за горло. Взяли бы меня в схватке, раненого…. А тут…. Ощущение какой-то детской беспомощности. Со мной никогда подобного не было. Кто-то другой во мне, стал доказывать, что глупо умирать, а уж тем более в неизвестности. Не будет ни человека, ни могилы, а значит, после него даже памяти не останется. Зачем тебе такая пустая и бесполезная смерть? Где-то в глубине моего сознания голос совести пытался докричаться: "не делай этого, не смей!", но его забивали страх и отчаяние. Если бы в тот момент немцы начали меня допрашивать, я бы наверно… стал предателем. Даже не знаю, зачем я тебе все это рассказываю. С другой стороны, кому мне все это рассказывать?! Ведь ты спас не просто меня, а мою душу, там, в подвале! Немцы не стали меня сразу допрашивать только потому, что ждали посланных за тобой убийц, а стоило им узнать об их смерти, как они сразу заинтересовались тобой. И это был непростой интерес. Оказывается,
— Теперь ты мне, может, объяснишь, почему они не собирались брать меня живым?
— Это легко объясняется. Где-то ближе к обеду ко мне в камеру пришел глава немецкой разведки в Берн Генрих фон Крауф. Считая меня без пяти минут покойником, он ничего не стал скрывать и даже представился своим полным именем. Оказывается, наша певица попала в поле зрения немецкой разведки сравнительно недавно, поэтому они только начали разрабатывать ее связи. Почему они решили ее взять прямо сейчас, Крауф не сказал. Слежку за ней смог отследить Сухоруков, хотя ему было строго приказано ничего не предпринимать, но молодой и горячий парень решил спасти Закревскую и предупредил ее, а затем сделал попытку задержать немецких агентов. Его они взяли, а когда ворвались в номер певицы, та уже была мертва, приняв яд.
— Погоди, ведь полиция мне сказала, что ее нашли убитой.
— Да, это так. Они свернули ей шею, когда она уже была мертвой. Сделано это было для того, чтобы запутать следствие, а заодно и тех, кто, возможно, работал с ней. Пусть паникуют и делают ошибки. По приезде, уже поздно ночью, они начали допрашивать Студента. Немец, когда рассказывал о нем, даже похвалил стойкость Студента, сказав, что на начальном этапе тот выдержал пытки и рассказал своим палачам выдуманное им наспех вранье. Агенты выехали по адресам, но спустя пару часов вернулись ни с чем. Тогда за Сухорукова взялись всерьез, он… не выдержал. Именно поэтому меня взяли только под утро,… и с тобой, как видно, сильно запоздали.
— Ты так и не ответил на мой вопрос.
— Дмитрий рассказал им, что ты отправлен с нашей группой в качестве силовой поддержки и в планы не посвящен. Мне только осталось подтвердить его слова. Это было сделано для того, чтобы не обрекать тебя на мучительную смерть, когда возьмут, но стоило им потерять двух проверенных агентов, как они заинтересовались тобой всерьез. Твой вчерашний приход на место встречи почему-то привел их к мысли, что ты не простой боевик, и они решили устроить ловушку. Честно говоря, я не рассчитывал, что ты вообще придешь. Неужели ты еще в первый день не понял, что это засада?
— Понял.
— И все равно пришел? Тебя не женщина родила, Сергей! Тебя из куска льда вырезали!
— Все это лирика. Лучше скажи: что дальше делать будем?
Пашутин вместо ответа несколько долгих минут смотрел куда-то мимо меня, и лицо его постепенно менялось вслед мыслям, становясь хищно — злым. Потом он перевел взгляд на меня. Тот был тяжелым, злым, давящим.
— Сидя у тела Дмитрия, я поклялся себе, что если останусь жив, приду и убью этих тварей. Всех до одного! Глотки порву!
— Тогда чего мы сидим?
В этот самый миг в дверь робко постучали. Пашутин схватил со стола пистолет и вскочил из-за стола. Я успокаивающе махнул рукой: — Это женщина. Из соседнего номера.
У ротмистра глаза чуть ли не квадратными стали от удивления: — Ты что успел себе за эти два дня любовницу завести?!
— Не торопись! Потом все объясню. Оружие спрячь!
Подойдя, я открыл дверь. На пороге стояла молодая женщина. Сейчас она была одета в светло — коричневое платье, которое не шло ей, так как купленное на какой-то дешевой распродаже, сидело на ней бесформенной грудой, скрывая все то, что дала ей природа. Жестом я пригласил пройти ее в номер. Войдя следом за мной и увидев второго мужчину, резко остановилась, а потом стала пятиться, бросая то на меня, то на Пашутина, полные страха взгляды.