Ангел света

Оутс Джойс Кэрол

Конечно, немало среди них алкоголичек — «тайных», и не только. И пристрастившихся к барбитуратам и пилюлям для похудения. И время от времени страдающих так называемыми нервными срывами.

Изабелла, однако, всегда отличалась на редкость хорошим здоровьем. (И будет им отличаться до тех пор, пока ее муж не покончит с собой — тогда она вроде бы станет «на себя непохожей» из-за самоубийства мужа и все более сумасбродного поведения детей.) Она приписывает свое здоровье, пожалуй, генам, или своей природной жизнерадостности, или физическим упражнениям. (Хотя на самом-то деле она слишком ленива для упражнений. Она немного играет в гольф, плавает минут двадцать

в неделю — летом. Она никогда не ходит пешком и склонна проехать на автомобиле даже полквартала до дома живущей по соседству приятельницы.)

Втайне Изабелла приписывает свое здоровье и ровный характер множеству приемов, которые она устраивает и на которых бывает, а также количеству мужчин, которых она знает. У нее жадный и явно ненасытный аппетит и на то и на другое, особенно на званые приемы.

Званые приемы и мужчины, а остальная жизнь, по ее наблюдениям, проходит за кулисами.

Аппетит существует для того, чтобы его удовлетворять и постоянно «умерщвлять»… на какое-то время. Залогом здоровья является постоянное удовлетворение и постоянное умерщвление аппетита. Так рассуждает Изабелла, исходя из того, что диктует ей тело.

Она получает сладострастное удовольствие от купания, подолгу неподвижно лежит в душистой воде. Она получает удовольствие, втирая в кожу масла и жирные кремы. И испытывает особое, ощутимое удовольствие, когда лосьон высыхает на ее лице.

Какое наслаждение — погрузиться в постель, когда твой мозг до невероятия пуст.

Какое наслаждение — выкурить утром первую сигарету. Выпить первый бокал вина.

А эйфория от приемов — когда внизу раздается первый звонок в дверь или когда Изабелла входит в чужой дом.

А эйфория от секса, хотя и менее всенепременная; к тому же Изабелле становится все труднее привязывать того или иного мужчину к своей многоопытной особе.

Однажды вечером, к концу их супружества, Мори, к удивлению Изабеллы, вдруг заявляет — слова его проникают в ее сознание сквозь легкий алкогольный туман:

— У меня удручающее чувство, Изабелла, что нет на свете ничего стоящего.

Изабелла оскорблена. Изабелла испугана. Ей никак не удается подладиться к этому «новому» Мори Хэллеку — мрачному, вспыльчивому, скрытному Мори, — но она достаточно умна, чтобы не винить себя за то, что с ним происходит, как это делают все прочие. (А ведь именно резкие изменения в характере Мори и толкнули ее на этот шаг — потребовать «свободы».)

— Не понимаю, — говорит Изабелла. — «Нет ничего стоящего»?..

— Это убеждение, которым меня, видимо, заразили, — без улыбки говорит Мори. — Ты. И остальные.

Один из любовников Изабеллы — хирург-косметолог, который разъезжает в зеленом «Триумфе» и специализируется на устранении последствий аварий. Она знакомится с ним, когда ищет хирурга, который убрал бы излишки нежной, уныло и раздражающе набухающей кожи под глазами. Он — первый врач, к которому она попадает, и он отказывается взять ее в качестве пациентки:

— Вы слишком красивы, миссис Хэллек, я не стал бы ничего у вас трогать еще лет десять — ну, может быть, пять.

Их роман длится всего два-три месяца. Любовник становится чересчур властным, чересчур по-старомодному ревнивым; больше всего раздражает Изабеллу то, что он задает слишком много вопросов о «широком круге светских знакомых» Хэллеков и их личной жизни. Он расспрашивает Изабеллу об известных сенаторах, судьях, чиновниках госдепартамента и Пентагона, сотрудниках Белого дома, президенте и его семье и никак не

хочет поверить утверждениям Изабеллы, что большинство этих людей ведет вполне нормальную, даже скучную семейную жизнь. Ему, к примеру, трудно поверить — хотя это интригует его, — что вашингтонцы из Изабеллиного окружения с презрением смотрят на президента. («Безусловно, на нынешнего президента, — говорит Изабелла. — Всегда ведь трудно иметь дело с дураком, да к тому же еще и неудачником».)

Год или два спустя Изабелла встречает хирурга в центре города, на улице, — он выходит из ресторана, а она входит туда, — и, хотя она сразу его узнает и говорит «привет», он лишь вежливо кланяется ей. Поскольку Изабелла в огромных солнечных очках, она их снимает, и все равно он вроде бы ее не узнает.

— Да, — говорит он, улыбаясь смущенно, — да, очень мило снова вас встретить, я… боюсь, что я…

— Но я же Изабелла, — говорит она, — Изабелла Хэллек, неужели вы не помните?

— Изабелла, — медленно произносит он. — Изабелла.

И потом наконец узнает ее: улыбка его становится еще более смущенной.

— Я должен вам объяснить, — извиняясь, говорит он и увлекает Изабеллу в сторонку, чтобы ее спутник не мог их слышать, — я вижу столько лиц, а ваше лицо я не делал — оно не мое.

Куда более идиосинкразичен другой ее любовник — чиновник Агентства по вопросам учений, анализа и маневров при Пентагоне. АУАМ занимается проведением секретных военных маневров и славится своим «интеллектуализмом», но Джебб, любовник Изабеллы, говорит, что он там «ренегат». Он окончил юридический факультет Виргинского университета, уже шесть лет разведен, у него две девочки — десяти и тринадцати лет. Он великолепный стрелок. Иногда он берет с собой Изабеллу попрактиковаться в стрельбе.

Обязанности Джебба в АУАМ неясны, как неясно и то, чем он занимался до поступления в Агентство, но в разговоре он то и дело упоминает крупные и малоизвестные страны Ближнего Востока и Африки. Он явно что-то вроде эксперта — презрительно настроенного эксперта — по «доморощенным розовым террористам коммунистического толка», как он их называет: «метеорологам», «черным пантерам», «Симбиозной армии освобождения», «голубям». Изабелла задает несколько вопросов о «Симбиозной армии освобождения» — из-за Пэтти Херст, но в остальном это ее не очень интересует. То, что «метеорологи» убили кого-то в Висконсине, «черные пантеры» убили нескольких полицейских, а «голуби» взорвали несколько бомб — там убили полицейского, тут человека гражданского, — представляется ей достойным сожаления, и только. Джебб, похоже, знает поразительно много и о баскских партизанах и удивляется тому, что Изабелла ничуть не интересуется Испанией и испанской политикой.

— Испания — это такое «мрачное» место.

— А мне нравится Коста-дель-Соль, — говорит Изабелла.

— Я имею в виду не Коста-дель-Соль, — говорит Джебб, — я имею в виду настоящую Испанию, где солнца вообще нет.

— Я предпочитаю Вашингтон, — безразличным тоном произносит Изабелла. — Я предпочитаю нашу полицию.

Во время одного из их частых выездов на виргинскую природу они идут по полю, и Джебб спрашивает, не хочется ли Изабелле немножко попрактиковаться в стрельбе, и Изабелла из вежливости пылко соглашается, и вскоре она уже смотрит, как этот высокий человек в куртке — человек, которого она едва знает, — насупив густые брови, начинает методично расстреливать черных дроздов с красными подпалинами, живущих на болоте. Он называет черных дроздов «мусором».