Ангелотворец
Шрифт:
Бей. Беги. Выживай.
Вся его жизнь столь давно сводится к последнему – бегству, – что инстинкты, позволяющие бить, практически атрофировались. Однако здесь, в тесном пространстве, между рекой с одной стороны и темными подворотнями лондонского прошлого с другой, бежать некуда. Чудище близко, путь к отступлению отрезан. Джо кое-как, неуклюже собирается с силами и бросается на врага. Это… на удивление легко. Он силен. Сильнее, чем привык думать. В то же время его не покидает ощущение, что рескианец скорее пытался его удержать, чем убить. Возможно, у них особый приказ насчет Джо Спорка.
Впрочем, разницы никакой.
Он поднимает рескианца в воздух и вместе с ним со всего духу врезается в стену:
Рескианец отлетает на старые железные полки и зависает в воздухе, суча конечностями и свистя. Джо обходит противника сбоку и заглядывает ему за спину.
Один из раскосов отошел от стены и от полки. Острая железяка вонзилась ему в плечо, и теперь он висит на ней, как пригвожденная булавкой бабочка. Изо рта исходит глухое свистящее шипение. Мгновением позже он начинает потихоньку сползать с кола.
Джо Спорк разворачивается, выбегает за дверь и захлопывает ее за собой. Полли Крейдл как раз подводит вельбот к ступеням.
– Валим на хер! – орет ей Джо, а потом, смутившись, добавляет вежливое «пожалуйста». Полли, которая к тому моменту уже развернула вельбот, врубает полный газ, и лодка едва не встает на попа.
– Ты как?! – кричит она сквозь рев мотора.
– Нормально, – отзывается Джо, но потом вспоминает, что насадил рескианца на металлический кол, и добавляет: – Нет. Я причинил вред живому человеку. Не знаю, что об этом думать.
– Что он не причинил вреда тебе, – решительно отвечает Полли и тянется к нему: хочет убедиться, что он цел.
Они возвращают вельбот Гриффу Уотсону и просят свозить семью на долгие каникулы во Францию. Грифф пытается объяснить, что у них нет такой возможности, но Полли Крейдл заверяет его, что сегодня же на его счету появится сумма, которая с лихвой покроет все расходы. Это просто перестраховка, поясняет она, к тому же она знает чудесный отельчик, где их забалуют до неприличия. По возвращении и ему, и Эбби готовы предоставить работу – если они захотят, и такую, какую они захотят. Расходы на образование детей будут полностью компенсированы, и нет, Уотсоны ни при каких условиях не окажутся в плену системы. Отныне над ними всегда будет раскрыт надежный зонт «Крейдла».
Джо Спорк с восторгом наблюдает, как она ловко идет по лезвию между благотворительностью и откровенным подкупом, умудряясь не гладить Гриффа против шерсти. Джо молча восхищается ее мастерством и боится влезать своими грубыми грязными сапожищами в их разговор. Затем они прыгают в машину и уносятся прочь от дебаркадера на просторы Хакни, где дорога вьется вдоль противоестественно идиллической сельской местности с коровами и сиреневым закатом.
– Я так не смог бы, – сообщает он ей, любуясь в окно на коровок. – Не нашел бы нужных слов.
Однако, когда Полли осторожно высказывает предположение, что безрассудных выходок на один вечер достаточно, Джо начинает упрямиться и уговаривает ее (видимо, чудом, иначе она не может себе этого объяснить) посетить по дороге домой еще одно место.
IX
Сидя на шестом этаже в окне опочивальни престарелой матери кровожадного принца, Эди Банистер в накладных
Однако встречает гостью вовсе не та Шалая Кэтти, что беседовала с ней за ужином, и даже не автор письма, которое привело сюда Эди; оскорбленная мать исчезла, от чудаковатой старой кошелки и бывшей светской дивы не осталось и следа. Перед Эди – высокородная вдова Катун-Далан в простом белом платье и халате поверх; ее иссохшие руки, сложенные на коленях, едва заметно дрожат. На большом пальце левой руки черное пятнышко (сама зажигает лампы?), и выглядит она так, словно только что пробежала марафон. Что в данной ситуации неудивительно. От того, как пройдет этот разговор, зависит очень многое. Мягче, мягче, не то старушка испугается – и плакала их операция.
– Мой сын убил моего мужа и своего родного брата, капитан Банистер.
– Да, – кивает Эди. – Знаю.
А как еще, черт побери, прикажете отвечать на подобное заявление? Эди по-прежнему сидит в окне, положив ладони на каменный подоконник и свесив ножки вниз, как дитя.
– Моего внука он сжег в железном ящике.
– Да.
– Он по-прежнему мой сын, – продолжает вдова Катун. – Что я могу поделать? Он по-прежнему мой сын. Я не должна больше его любить, я его ненавижу. Но он по-прежнему мой сын. Поэтому я ненавижу его, а в минуты самой острой ненависти вспоминаю, каким он был в детстве, как смотрел на меня, и гадаю: что я сделала не так, где допустила страшную ошибку, раз он стал таким человеком? Абсолютным чудовищем, Опиумным Ханом Аддэ-Сиккима, которого весь мир считает исчадием ада. А я, выходит, мать чудища. Grendels modor. [30] Старая ведьма… Но могу ли я при этом быть aglaec-wif [31] ? Вот в чем вопрос… – Заметив недоумение Эди, она добавляет: – Вы не читали «Беовульф»?
30
Мать Гренделя (др. – англ.), персонаж поэмы «Беовульф».
31
Старая ведьма, женщина-чудище (др. – англ.).
– Директор моей школы называла его порождением языческой тьмы, в которой лишь брезжит свет Христа.
– В таком случае, подозреваю, вы знакомы с ней весьма поверхностно. Быть aglaec значит обладать величием, как во благо, так и во зло. Мой сын таков. Он убил свою семью. Я чуть не утонула в его величии, но предпочла всплыть и отдаться воле его волн. Я не знала, что еще делать. Все-таки я мать чудища. А потом у него возник новый замысел, новый план: создать то, что положит конец всем войнам. Француженка, несомненно, тоже наделена aglaeca. Богиня-кузнец. Прометей в юбке, похитительница огня. Она понятия не имеет, что мой сын сотворит с ее детищем. А может, имеет. Может, она тоже что-то замышляет. Дары богов всегда опасны. Герой может принять смерть от собственного клинка. Хотя я не уверена. По-моему, она видит мир иначе. Она не настолько… низка. И все же что-то во мне воспротивилось. Я сказала: нет. Хватит. Дальше тянуть нельзя. Я не позволю сыну пересоздать мир по собственному подобию. Не дам миру погрязнуть в войнах, ужасах и себялюбии. Нет.