Ангелы-хранители
Шрифт:
— Что, черт возьми, все это значит? — осведомился Бокнер, который больше не мог справляться со своим любопытством.
— Поверьте мне, — ответил Лем, — вам лучше ничего не знать.
— Но что же было в этой пещере? — спросил Бокнер.
Лем только покачал головой. Ему крупно повезло, что убийство произошло в национальном заповеднике. Это была федеральная территория, а значит, УНБ будет гораздо проще взять на себя расследование.
Клифф Соамс все еще вертел в руках осколок зеркала, задумчиво глядя на него.
Бросив прощальный взгляд на мрачную пещеру, Лем Джонсон пообещал себе и своему опасному противнику: «Когда я найду тебя, я даже не подумаю брать тебя живым; никаких сетей и усыпляющих выстрелов, как того хотят ученые и военные;
Это не просто самое безопасное решение. Это будет актом сострадания и милосердия.
4
К первому августа Нора распродала всю обстановку и другие вещи, принадлежавшие тете Виолетте. Она просто позвонила агенту по продаже антикварной и подержанной мебели, и он предложил скупить все ее вещи по одной цене, на что та с радостью согласилась. Себе Нора оставила только посуду и серебро, и за исключением ее спальни в доме были одни голые стены. Дом казался очищенным, продезинфицированным, как если бы из него изгнали духов. Теперь, когда злые чары рассеялись, она знала, что у нее есть силы все здесь переделать. Но Нора больше не хотела жить в этом доме, позвонила агенту по продаже недвижимости и попросила продать его.
Она также избавилась от всей своей старой одежды, и теперь у нее был совершенно новый гардероб, состоящий из слаксов и юбок, блузок, джинсов и платьев, как у любой другой женщины. Изредка, правда, Нора по-прежнему чувствовала себя не в своей тарелке, когда надевала что-то яркое, но каждый раз подавляла в себе желание вырядиться во что-либо темное и бесформенное.
У нее все еще не хватало смелости выставить свои картины на суд зрителей, чтобы узнать их истинную цену. Тревис изредка — и, как ему казалось, мягко напоминал ей об этом, но Нора не была готова положить на наковальню свое хрупкое «я» и дать другим возможность ударить по нему молотом. Скоро, но не сейчас.
Иногда, смотря на себя в зеркало или замечая свое отражение в освещенной солнцем витрине, она сознавала, что действительно была симпатичной. Может быть, не красавицей, не такой великолепной, как какая-нибудь кинозвезда, но вполне симпатичной. Однако Нора никак не могла привыкнуть к новому восприятию собственной внешности и через несколько дней опять поражалась привлекательности своего лица, глядящего на нее из зеркала.
Пятого августа в середине дня они с Тревисом сидели за кухонным столом и играли в «Скрэббл», [19] и Нора ощущала себя хорошенькой. Несколько минут назад в ванной, глядя в зеркало, она вновь пережила это откровение, и собственная внешность понравилась ей даже больше обычного. Сейчас, сидя за «Скрэб-блом», Нора чувствовала себя более жизнерадостной и счастливой, чем когда-либо прежде, — и более озорной. Она стала выдумывать несуществующие слова и затем яростно их защищала, когда Тревис начинал сомневаться в них.
19
«Скрэббл» (англ. «Scrabble») — игра, напоминающая нашу игру «Эрудит». — Прим. пер.
— Дофнап? — нахмурился он. — Нет такого слова «дофнап».
— Это треугольная шапка, которую носят лесорубы, — ответила Нора.
— Лесорубы?
— Как Поль Баниан.
— Лесорубы носят вязаные шапочки, то, что мы называем тобганами, или круглые кожаные шапки с ушами.
— Я говорю не о том, в чем они ходят на работе, в лесу, — терпеливо объяснила Нора. — Дофнап. Так называются шапочки, которые они надевают на ночь.
Тревис рассмеялся и покачал головой.
— Ты меня разыгрываешь?
Нора смотрела на него абсолютно честными глазами.
— Нет. Это правда.
— Лесорубы спят в специальных шапочках?
— Да. Это и есть дофнап.
Сама мысль
— Дофнап? Почему она так называется?
— Понятия не имею, — ответила Нора.
Эйнштейн лежал на брюхе на полу и читал роман.
Перейдя с удивительной быстротой от книжек-картинок к детской литературе вроде «Ветра среди ив», он посвящал чтению ежедневно по восемь-десять часов. Ему всегда не хватало книг. Пес стал настоящим библиоманом. Десять дней назад, когда увлеченность Эйнштейна чтением начала утомлять Нору, которой приходилось держать ему книги открытыми и переворачивать страницы, они постарались придумать что-то, чтобы Эйнштейн мог сам справляться с этим. В компании, поставляющей оборудование для больниц, Нора и Тревис нашли приспособление для пациентов с недействующими руками и ногами. Это была металлическая подставка, на которой закреплялась книга; механические руки с электроприводом, управляемые тремя кнопками, переворачивали страницы и удерживали книгу в открытом состоянии. Держа зубами ручку, человек мог управлять этим устройством; Эйнштейн тыкал в кнопку носом. Казалось, псу страшно понравилось приспособление. Сейчас он тихонько проворчал что-то по поводу прочитанного, нажал одну из кнопок и перевернул страницу.
Тревис составил слово «злой» и набрал кучу очков, использовав квадрат, удваивающий очки, и Нора из своих букв тут же составила слово «виндейка», набрав еще больше очков.
— Виндейка? — переспросил Тревис, в голосе которого звучало сомнение.
— Это национальное югославское блюдо, — объяснила она.
— Неужели?
— Да. В его состав входят ветчина и индейка, поэтому оно и называется…
Закончить Нора не смогла и расхохоталась.
Тревис рот раскрыл от изумления.
— Ты меня разыгрываешь. Ты меня разыгрываешь! Нора Девон, что с тобой происходит? Когда я познакомился с тобой, я сказал, что ты — чертовски мрачная и самая серьезная женщина из всех, кого я знаю.
— И самая пугливая.
— Нет, не пугливая.
— Пугливая, — настаивала она. — Ты подумал, что я пугливая.
— Ну хорошо, я подумал, что ты пуглива, как белка, и, наверное, у тебя дома весь чердак забит орехами.
Усмехнувшись, Нора сказала:
— Если бы мы с тетей Виолеттой жили на юге, мы были бы точь-в-точь герои Фолкнера, да?
— Еще более странными, чем у Фолкнера. А сейчас, вы только посмотрите! Выдумывает разные глупые слова и шутки, заставляет меня в них верить, так как мне и в голову не приходит, что Нора Девон способна на такое. Да, ты действительно изменилась за эти месяцы.
— Благодаря тебе, — заметила она.
— Скорее благодаря Эйнштейну, а не мне.
— Нет, больше всего благодаря тебе, — сказала Нора, и ее вновь вдруг охватила робость, которая так часто парализовала ее раньше. Она отвела от него взгляд и, уставившись на свой поднос с карточками, тихо проговорила: — Благодаря тебе. Я никогда бы не встретила Эйнштейна, если бы не познакомилась с тобой. А ты… заботился обо мне… беспокоился обо мне… разглядел во мне то, чего я сама не видела. Ты меня переделал.
— Нет, — сказал Тревис. — Ты слишком много всего мне приписываешь. Тебя нечего переделывать. Эта Нора всегда была там, внутри старой Норы. Как цветок, свернутый и спрятанный в глубине бесцветного крохотного бутона. Тебе просто надо было помочь… вырасти и расцвести.
Она не решалась поднять на него глаза. Ей казалось, что у нее на шее висит огромный камень и заставляет ее еще ниже опускать голову; Нора покраснела. Но все же нашла в себе смелость сказать:
— Это так тяжело — расцвести… измениться. Даже когда хочешь измениться, хочешь больше всего на свете, одного желания недостаточно. И отчаяния тоже. Это нельзя сделать без… любви. — Она перешла на шепот: — Любовь — это как вода и солнце, благодаря которым прорастает семя.