Ангелы крови
Шрифт:
– Хоть что-нибудь. Ну, хоть что-нибудь.
Внутри было пусто и холодно. Он рассуждал с холодной логикой автомата.
Марту нельзя было трогать. Ее убили. Значит, те, кто это сделал, должны прекратить свое существование.
Но этого было мало. Этого не хватало, чтобы сохранилась личность, старательно, по мельчайшим крупицам, собираемая им на протяжении столетий.
Уже не скрываясь, чуя, что в квартире никого, взлетел, перескакивая несколько ступеней, на площадку пятого этажа.
Снова
Брызги крови на стенах. Всего несколько пятен. Кинби нагнулся, присмотрелся внимательнее. Провел пальцами по стене, обернулся. Постояв несколько секунд, переместился и встал так, как стоял, нанося удары, Тишиг.
Посмотрев налево и направо, чуть изменил позу, выбросил вперед руку, нанося удар невидимым клинком.
Если бы его видел южанин, то наверняка удивился точности, с которой детектив воспроизвел его действия.
Но Тишиг его не видел и потому никаких корректив в свои действия не внес.
Ключи от своей квартиры Марта дала два года назад.
Со словами: – Держи, пока я не передумала, и не вздумай вваливаться без предупреждения, – кинула через весь кабинет, не успел Кинби открыть дверь.
Кинби не заходил ни разу.
Считал, что ему не место в этой части жизни лейтенанта Марты Марино, смешной кареглазой Марты, засыпавшей, крепко обхватив его руку, прижавшись к нему всем телом, Марты, смешно хмурившейся, когда приходилось обдумывать сложную задачу, хитрой и бесстрашной, взбалмошной и доброй Марты.
Бесшумно открыв дверь, Кинби оказался в тесной прихожей.
Направо узенький коридор в кухню, прямо – дверь в единственную комнату.
Что он рассчитывал здесь найти?
Ничего.
Только сейчас он понял, что должен был побывать здесь, чтобы в последний раз почувствовать Марту. Понять, от какой части ее жизни отказался два года назад.
Кинби не зажигал свет, это ему было не нужно.
Осторожно шагнул в комнату.
Узкая кровать вдоль стены. В изголовье тумбочка. Будильник, стакан с водой.
И браслет.
Бессильно сев, почти упав, на кровать, Кинби взял браслет и прижал его ко лбу.
Это украшение он подарил Марте несколько лет назад. Вещь из его далекого прошлого – массивная золотая спираль, украшенная тончайшим цветочным орнаментом.
Марта фыркнула и сказала, что никогда не будет его носить. Она вообще не носила никаких украшений, считая, что они стесняют ее движения, ужасно мешают печатать и цепляются за карманы в самый неподходящий момент.
Даже часов у нее не было.
Кинби так и не решился спросить, что случилось с браслетом.
Теперь он сидел на кровати и машинально вертел золотую спираль в руке.
Он не смог защитить Марту, хотя знал, что после той
Кодекс чести южных орденов-корпораций, требовал восстановления репутации и устранения тех, кто послужил причиной смерти их «изделий», как они называли своих убийц.
Еще он вспоминал слова мистера Джонсона, сказанные им незадолго до смерти:
– Дому Тысячи Порогов не отказывают.
Туда вели все дороги. Что ж, он хотел сделать это иначе, но теперь разрабатывать сложные планы и беспокоиться о безопасности окружающих стало бессмысленно.
Кинби окинул комнату растерянным взглядом.
На мгновение его охватило чувство жуткой беспомощности.
Что, неужели, Марта никогда не войдет сюда? Она обязательно, обязательно должна войти. Вот, прямо сейчас. И с порога сморщить нос:
– Я же просила не заваливаться без предупреждения.
А потом улыбнуться, подойти и крепко обнять. И он снова ощутит чудесное тепло живого человека, доверяющего ему, любящего его…
Кинби разжал руку.
Он и не заметил, что все это время судорожно сжимал кулак.
На потертый ковер упала исковерканная золотая спираль.
Дэмьен шел по пустынным улицам спящего города, чувствуя, как постепенно пробуждаются те силы, что заставляли его кричать и безумно хохотать тогда, много лет назад.
Сопровождавший все эти годы шепот становился громче, из густых предрассветных теней, накопившихся за ночь в переулках, выступали смутные фигуры, провожали поворотами безглазых голов и отступали обратно в темноту.
Плыли, на глазах меняясь, очертания домов, обросли башнями, подъездами, балконами непривычных, чуждых для этого мира, очертаний.
Город двоился, троился, множился, кружился вокруг Дэмьена, голоса становились все громче, звук возрастал, превращаясь в режущий визг.
Гитарист сдавил голову руками, задыхаясь, упал на колени. Призрачные здания обступали со всех сторон, силуэты, десятилетиями таившиеся за плечом, обступали Дэмьена, кружились, наклоняясь, заглядывали в лицо.
Мант повалился на бок, подтянув колени к груди, скорчился в позе зародыша.
Но хладнокровный наблюдатель, годами прятавшийся внутри, лишь иронично хмыкнул:
– Собрался подыхать? Так хотя бы сделай это красиво. Иначе, спустя пару часов, тебя найдут здесь, еще живого, мычащего, слюнявого и обделавшегося. Ты хочешь, чтобы от тебя воняло дерьмом?
Гитарист зашипел. Рывком поднялся на колени. Уперся руками в теплый асфальт.
И, открыв глаза, поднял голову.
Силуэты отпрянули. Черные провалы, за которыми не было ничего, кроме пустоты, затягивали их в себя, губы маски, в которую превратилось лицо Дэмьена, кривила злая ухмылка.