Ангелы Монмартра
Шрифт:
– Вы правы, – согласилась мадам Донадье. – Уже зажмурилась. Ведите осторожно.
Одиль почувствовала, как ее взяли под локоть.
– Теперь можно смотреть! – произнес Дежан, когда под ногой женщины скрипнула последняя ступенька.
Но мадам Донадье открыла глаза не сразу: ей понравился сам процесс игры, ощущение чего-то необыкновенного и очень приятного. Как в детстве…
Вначале она не поняла, что именно находится перед ней. И испугалась.
В тусклом сиянии свечей, на напряженных, словно перед прыжком, львиных лапах, стоял сверкающий грифон. Изогнутая шея естественно переходила в широкую, покрытую
Однако в чудовище что-то было не так. Оправившись от потрясения, мадам Донадье, наконец, поняла что именно.
У грифона отсутствовала спина. И… он был полым внутри.
– Там, откуда я родом, – заговорщицки произнес Дежан, – есть традиция обмывать приобретение, чтобы вещь долго и исправно служила владельцам. Я заказал бутылку шампанского.
– Это… ванна?! – выдохнула мадам Донадье.
– Ну что вы! – улыбнулся Дежан. – Это настоящий скифский грифон.
– Занятно. А сливное отверстие у него…
– По моей просьбе мастер сделал слив между передними лапами, – Дежан смутился. – Я объяснил ему, что это подарок для дамы.
– Тактично с вашей стороны, – кивнула хозяйка. – Благодарю за подарок. Работа тонкая и выполнена со вкусом.
– Ванна отлита по моим эскизам. Она чугунная и покрыта снаружи бронзовой пылью. Надеюсь, прослужит много лет.
– Париж начинает смывать грехи, – улыбнулась мадам Донадье. – Чистота снова в моде. Вы не даете мне отстать от современных увлечений.
– Например, Модильяни моется в тазу, а Пикассо по слухам тоже завел ванну на Монпарнасе, – с воодушевлением поддержал ее Дежан. – Представьте, говорят, он расположил ее на втором этаже, а воду поднимает в ведрах на веревке прямо в окно!
– Это ваши приятели? Кажется, художники?
– Насчет приятелей – вряд ли, – он пожал плечами. – Но живописцы очень и очень интересные.
– Ну, вот, – кивнула мадам Донадье. – А куда вы денете свой таз? Отдадите кому-нибудь из знакомых?
– Думаю, да, – пожал плечами Дежан. – К примеру, я давно собирался посетить «Бато-Лавуар» и «Улей». А право испытать этого грифона я уступаю даме. Хочется сделать вам небольшой праздник. Вы не против?
– Охотно помогу в испытании, – рассмеялась мадам Донадье. И подумала, что ее постоялец, невзирая на отталкивающую внешность, человек милый. Очень милый и немного наивный рыцарь. – Только давайте перенесем это ближе к вечеру: много домашних дел…
– Конечно-конечно! Я не спешу. И всё же предлагаю выпить шампанское. Кажется, лёд в ведерке уже подтаял.
Двумя часами позже, с душой, потеплевшей от двух бокалов шампанского и приятной беседы с мадам Донадье, Анжелюс Дежан поднялся к себе. Он занимал две комнаты второго этажа. Первая – гостиная с круглым дубовым столом, тремя стульями и задвинутым в угол большим бюро, выходила окном на восток. Шторы были желтые, почти прозрачные, а потому не сдерживали жаркие лучи летнего солнца. Под окном стояли два горшка с фиолетовыми соцветиями перуанских гелиотропов – гордостью мадам Донадье. В обязанности Дежана как постояльца входила поливка; обрезкой верхушек занималась сама хозяйка.
Вторая
Сегодня Анжелюс хотел полентяйничать. Он лег на кровать поверх вышитого покрывала и закрыл глаза.
С утра художник удивлялся легкому чувству тревоги. До сих пор всё было как-то неестественно хорошо и безоблачно. Но теперь созревает некое событие, которое изменит жизнь. Он волновался, размышляя, что принесет ему неожиданная и наверняка не слишком желательная перемена. Жить, заниматься живописью, думал он, отчего же не делать это спокойно в уютном домике на солнечном Холме? Всё так ладно сложилось, почти идиллия, но не хватает одной детали, не хватает… красного авто, летящего к закату…
…В то же мгновение Анж увидел красное такси с высоким, как у кареты, верхом. Оно пронеслось мимо с пугающей скоростью. Но художник успел рассмотреть женскую ладонь, затянутую шелком алой перчатки. И эта ладонь отчаянно билась в стекло изнутри салона. Такси летело вниз по склону к полной колышущихся теней бездне – бесшумно, призрачно, неотвратимо. Сознание Анжа пронзила мысль: за рулем никого нет!..
– Ее же убивают! – закричал Дежан, и голос его вонзился в безразличное небо. – Всеми именами всех богов заклинаю: смерти не бывать!
И красное такси замедлило полет.
Зато начала оживать разбуженная криком бездна. Нечто вязкое потянулось из провала, осторожно ощупало автомобиль и снова потащило его вниз. Колеса с едва слышным шорохом скользнули по пыли и застыли в воздухе. Анж понял, что в споре с бездной неминуемо проиграет.
Машина плыла над дорогой, желтые спицы колес не вращались. Кулачок в алой перчатке бессильно прижимался к стеклу. В салоне было темно, и Дежан не мог увидеть лица пленницы. Он знал: если позволить бездне заглотить жертву, тогда придет конец ему самому, картинам, надеждам, солнцу, Холму, миру…
Художнику остро хотелось заглянуть в бездну. Теперь то темное и живое, что было в провале, приближалось к такси: впереди, совсем близко, миллионами причудливо изогнутых ветвей колыхался древний лес.
Без надежды что-либо изменить, Дежан направил свое сознание на место водителя. Руль, обтянутый кожей, лобовое стекло, фонарь на капоте… Неожиданно художник обрел спокойствие, а затем и полную уверенность в себе. Это сон, с предельной ясностью понял Анж. И сразу ощутил, как его руки коснулись руля. Некая мистическая воля удерживала его разум, давала понять, что он еще не всё увидел. Что уходить не время. Наверное, так и умирают во сне, чтобы навсегда остаться тенью в чужом мире…