Ангелы Монмартра
Шрифт:
– В большинстве они не окончены, – стушевался Анж. – Но я не возражаю. Приходите. Застать меня можно в любое время. Я домосед.
Амедео вытащил записную книжку и с легкостью набросал портрет Дежана. За эти две минуты к ним подсели посерьезневший под впечатлением видения Жакоб, Хаим Сутин, который, казалось, воспринял случившееся как должное, и Утрилло – его папаша Фредэ к той-той не приобщил, но Морис не обиделся, ему вполне хватило вина.
– В честь нашего знакомства, – Моди протянул эскиз Анжу. – Вас легко рисовать: очень уж… характерное лицо.
– Благодарю! – улыбнулся Дежан и с удовольствием
– Мсье, а ведь мы могли бы стать друзьями, – улыбнулся Амедео и обернулся к присутствующим. – Выпьете с нами за дружбу?
Папаша подозвал разносчика с новым кувшином.
– Настоящая дружба – это очень серьезно. За вас, молодые люди!
Все выпили стоя.
– По славянскому обычаю разобьем стаканы – для верности, – разгорячился Анж. – Мсье Фредэ, я оплачу!
– Какая чушь! – возмутился папаша и указал на соседние столы с расколотой вдребезги посудой. – Поглядите, какая разруха! Стены Иерихона! После этого потеря пяти стаканов – не убыток. Эй, гарсон, выноси поросенка с горошком! – я лично приготовил его для самых уважаемых гостей.
– И выпьем за чудеса! – воскликнул Моди. – Положительно, вечер удается на славу!
– А, черт! – Папаша Фредэ с мальчишеским проворством выскочил из-за стола. – Смотрите, что делают эти негодяи!
Несколько мужчин в матросских костюмах перевернули четыре тяжеленных стола на бок и сдвинули их, перекрыв едва ли не половину улицы. Остальные в мгновение ока расхватали оружие и с радостным ревом бросились на импровизированный абордаж.
Папаша врезался в самую гущу сражения, громко закричал, замахал руками. На него не обращали внимания.
– Матросы отобьются, – с видом знатока заметил Моди и открутил поросячье ухо.
– Не отобьются, – пробубнил Утрилло, с натугой глотая очередную порцию кальвадоса. – Пиратов втрое больше.
Когда в бой вступили и женщины, папаше оставалось лишь отскочить в сторону. Началась веселая свалка. Только бы не покалечили друг друга, подумал Дежан.
– Я их запомнил! – разорялся папаша. – Отныне никаких кредитов!
В самый разгар наблюдения за схваткой Анж почувствовал, как к сердцу внезапно прилила кровь. Словно во сне он обернулся и увидел медленно подъезжавшее к «Кролику» такси.
То самое, с необыкновенной отчетливостью понял он.
Шагах в тридцати от него в лучах заката пылал огненной эмалью знакомый автомобиль. Время затаило ход, и медленно, слишком медленно, начала открываться застекленная дверца. Когда показалась перчатка, Дежан величайшим усилием воли удержал сознание…
И маска. Конечно, маска…
Анж поднялся со скамьи. Вмиг стало невыносимо жарко, от пота слиплись пряди волос. Если бы сейчас прорвалась небесная твердь и на землю хлынуло ангельское воинство, если бы под ногами вздулся вулкан и исторг с лавой и пеплом все легионы ада, он, быть может, этого даже не заметил.
Когда ее ножка в красной туфельке ступила на мостовую, время для Дежана обрело привычный ход. Девушка легко выпорхнула из автомобиля и огляделась. Анж заметил в мочке ее левого уха золотое кольцо серьги, справа же к черным, как ночь, вьющимся волосам
Незнакомка внимательно разглядывала скопление разгоряченных вином и радостью людей, видимо, пытаясь кого-то отыскать. В душе Дежана запели небесные трубы, когда их взгляды встретились. Девушка пристально посмотрела ему в глаза и, казалось, даже немного подалась вперед. Отсюда Анж не мог определить цвет ее зрачков, к тому же очень неудачно легла тень от глазниц маски.
Она отвернулась к перевернутым столам, вокруг которых кипела шуточная схватка.
Анж упустил момент, когда перед незнакомкой во всем великолепии возник Модильяни. Тосканский кавалер с неотразимой галантностью поклонился ей, что-то сказал на ухо. Она кивнула, доверчиво взяла его под руку. Покрасневший от удовольствия Моди завел ее в «Резвый Кролик».
Выходит, они знают друг друга, поразился Дежан. Незнакомка искала Амедео и, очевидно, благоволила ему.
Сердце Анжа сжалось; холодная волна прошла от затылка и на мгновение заморозила позвоночник. Стало горько: как же Моди мог так жестоко поступить с его чувствами…
Как – жестоко?
Ведь Амедео ничего не знал о его видениях. Ведь Моди не было рядом, когда он, Анжелюс Дежан, отбивался от чудовищной стаи в чаще потустороннего мира. Не этот неотразимый ловелас находился на задымленной палубе и старался разгадать слова-заклинания смуглой девы…
Да, это так, и всё же Анж был вне себя от мысли, что кто-то посторонний, чуждый, лишний причастен к его сокровенной тайне. Чего бы он сейчас не отдал, чтобы с незнакомкой завел беседу лысеющий Макс Жакоб или тощий лопоухий Утрилло!
Дежан устыдился своих мыслей: не с Моди ли он только что выпивал дружественную?!
Ну что за страшная, ослепляющая болезнь…
…Любовь.
Всё стало на свои места. Он просто ревнует. Художнику стало еще хуже, до тошноты. Конечно, в сравнении с Модильяни он явно проигрывает. Господь в опытах с человеческими лицами превзошел себя, создавая нескладного уродца, которого следует показывать в балагане за деньги.
И тут в Дежане всё взбунтовалось.
Он сколько угодно может унижать себя в собственных глазах. Однако у него есть человеческое право бороться с судьбой. Доселе дремавшая в нем гордость буквально подбросила его со скамьи, крепко поставила на ноги и понесла к «Кролику».
У входа в кабаре Анж успокоился. Лишь немного дрожали руки. Бережно отворил дверь – так, чтобы не потревожить колокольчик над косяком, – и проследовал в свой, благо никем не занятый, угол.
Соседний стол в одиночестве занимал Аполлинер. Из-за угрюмого вида поэта окружающие не решались навязывать ему компанию. Он был углублен в размышления, время от времени беззвучно шевелил губами, похоже, доказывая что-то самому себе. Его брови над близко посаженными глазами то и дело ползли к переносице, могучий подбородок едва заметно подрагивал.