Ангелы Опустошения
Шрифт:
глупо – Я не понимаю ночи – Я боюсь людей – Я иду дальше счастливый – Делать больше нечего – Если б я расхаживал по своему горному
А вон старые часы и неоновые вывески фабрики печатного оборудования которые напоминают мне об отце и я говорю «Бедный Па» в самом деле его чувствуя и вспоминая его прямо вот тут, как если б он мог возникнуть, чтоб повоздействовать – Хоть воздействие в одну сторону или в другую не имеет значения, это лишь история.
Дома Саймона нет а Ирвин в постели предается размышлениям, к тому же тихонько беседуя с Лазарем сидящим на краешке другой кровати. Я вхожу и распахиваю окно пошире в звездную ночь и готовлю свой спальник к ночлегу.
– Какого черта ты такой грустный, Ирвин? – спрашиваю я.
– Я просто думаю что Дональд и Маклир нас терпеть не могут. А Рафаэль терпеть не может меня. И Саймон ему не нравится.
– Чего б не нравился, еще бы – не пытайся, – а он перебивает меня громким стоном и руки к потолку со своей взбаламученной постели: —
– Ох все этот зверь!
В его идее-друзьях имело место зверское разделение, некоторые были близки а некоторые нет, но нечто за пределами моего аполитичного разумения варилось у Ирвина в мозгу. Глаза его темны и тлеют подозрением, и страхами, и молчаливой яростью. Глаза его выпучены чтобы показать это, его губы стиснуты перед решительной Стезей. Он свершит это огромной ценой для своего нежного сердца.
– Я не желаю всей этой борьбы? – кричит он.
– Правильно.
– Я просто хочу классических ангелов, – это его постоянная телега, видение всех рука об руку в раю и без всяких трихомудрий. – Рука об руку и только так!
Мрачные компромиссы марают его воздушное расположение, его Небеса – Он видел Бога Молоха и всех остальных богов включая Бэл-Мардука – Ирвин начинал в Африке, в центре всего, надувая хмурые губы, и проходил мимо к Египту и Вавилону и Злому и основывал империи, первоосновной Черный Семит которого нельзя отделить от Белого Хамита словами или умозаключениями. Он зрел лик Ненависти Молоха в вавилонской ночи. На Юкатане он видел Богов Дождя, темневших у керосиновой лампады в скалах посреди джунглей. Думы уносят его в пространство.
– Что ж я собираюсь сегодня ночью спать хорошо, – говорю я. – Был замечательный день – мы с Рафаэлем только что видели бившихся голубок, – и я пересказываю ему весь наш день.
– А еще я немного завидовал что ты облако, – серьезно говорит Ирвин.
– Завидовал? Ух ты! – Гигантское облако вот все что я такое, гигантское облако, склонившееся на один бок всё из паров – угу.
– Вот бы мне стать гигантским облаком, – вздыхает Ирвин неимоверно серьезно и все-таки если он надо мною прикалывается ржать по этому поводу не станет, он слишком серьезен и озабочен исходом
– А ты рассказывал Лазарю про зеленые рожи в окне? – спрашиваю я, но не знаю что именно они там обсуждали и ложусь спать и просыпаюсь на чуть-чуть посреди ночи и вижу как заходит Рафаэль и укладывается на полу, а я переворачиваюсь на другой бок и сплю дальше.
Сладкий отдых!
Наутро Рафаэль на кровати а Ирвин ушел но здесь Саймон, у него выходной,
– Джек я сегодня с тобой пойду в Буддистскую Академию. – Я собираюсь сходить туда уже несколько дней, упомянул про это Саймону.
– Ага но тебе там может быть скучно. Я схожу один.
– Не-а, я останусь с тобой – Хочу приумножить красоту мира —
– Как это произойдет?
– Просто-напросто тем что я буду делать то же что и ты, помогать тебе, и научусь всему про красоту и вырасту сильным в красоте. – Совершенно серьезно.
– Чудесно, Саймон. Ладно, хорошо, пойдем – Пойдем пешком —
– Нет! Нет! Вон автобус! Видишь? – показывая в сторону, подпрыгивая, пританцовывая, пытаясь подражать Коди.
– Ладно ладно поехали автобусом.
Рафаэлю надо куда-то в другое место, поэтому мы едим и причесываемся (и отчаливаем) но перед этим я стою в ванной на голове три минуты чтобы расслабить себе нервы и исцелить свои вены печали и все переживаю как бы кто-нибудь не вломился в ванную и не сшиб меня на раковину… в ванне у Лазаря замочены здоровенные рубахи.
90
Часто случается так что у меня затем следует приступ экстаза такой как был когда я шел домой по Третьей улице, день отчаянья, вследствие чего не могу оценить по-настоящему великолепного нового дня который только начался, тоже солнечный с голубыми небесами, с добросердечным Саймоном который так и стремится меня обрадовать, я могу оценить это лишь много позже в рефлексии – Мы садимся в автобус до Полка и пешком поднимаемся по Бродвейскому холму среди цветочков и свежего воздуха и Саймон танцует на ходу выбалтывая все свои идеи – Я просекаю всё что он говорит но продолжаю угрюмо твердить ему что это не имеет значения – В конце концов отрезаю
– Я слишком стар для подобного юного идеализма, я все это видал! – все сначала мне что опять сквозь это все проходить?
– Но это настоящее, это истина! – вопит Саймон. – Мир это место бесконечного очарованья! Давай всем любовь и тебе сразу вернут ее обратно! Я это видел!
– Я знаю что это правда но мне скучно
– Но тебе не может быть скучно, если тебе скучно то нам всем скучно, если нам всем скучно и мы устали то мы всё бросаем, тогда мир падает и умирает!
– А так и должно быть!
– Нет! должно быть жизнью!
– Никакой разницы!
– Ах, Джеки маленький мой только вот этого мне не надо, жизнь есть жизнь и кровь и тянуть и щекотать, – (и он начинает щекотать мне бока чтоб доказать это), – Видишь? ты отскакиваешь, тебе щекотно, тебе жизнь, у тебя в мозгу есть живая красота а в сердце живая радость и в теле живой оргазм, тебе нужно делать только это! Делать! Все любят гулять рука об руку, – и я вижу что он впрямь разговаривал с Ирвином —