Ангелы Опустошения
Шрифт:
– Этому в университете учат? – спрашиваю я. Но мы все равно идем. Садимся в автобус и едем на нем целые мили и ничего не происходит. Мы шатаемся по большому ацтекскому студгородку и разговариваем. Единственное я отчетливо помню как в читальном зале читал статью Кокто в парижской газете. Единственное что на самом деле происходит значит это и есть тот самоуничтожающийся маг марли.
Вернувшись в город я веду парней в ресторан и бар «Куку» на Коахуиле и Инсургентов. Этот ресторан порекомендовал мне Хаббард много лет назад (Хаббард еще впереди в этой истории) как довольно-таки интересную венскую ресторацию (во всем этом индейском городе) которой управляет мужик из Вены весьма энергично и амбициозно. У них подают великолепный суп за 5 песо, где полно всего чтоб накормить тебя на весь день, и конечно же эти громаднейшие стейки на косточках со всякими гарнирами за 80 центов на американские деньги. Ешь такие
– Я ж вам говорил, как Александр Великий, ешьте стейки руками, – поэтому бросив несколько вороватых взглядов вокруг в полутьме они все сграбастали по стейку и вгрызлись в них жлобскими зубами. Однако все выглядели так смирно поскольку сидели в ресторане!
Той ночью, вернувшись в квартиру, когда дождь шлепал по двору, у Лаза вдруг поднялась лихорадка и он лег в постель – Старый Бык Гэйнз зашел с ежедневным вечерним визитом надев свой лучший краденый твидовый пиджак. Лаз мучился от какого-то жуткого вируса которым заражаются многие американские туристы когда приезжают в Мексику, не совсем дизентерия а что-то неустановленное.
– Только одно верное средство, – говорит Бык, – хорошая доза морфия. – Поэтому Ирвин с Саймоном встревоженно это обсудили и решили попробовать, на Лаза было жалко смотреть. Пот, спазмы, тошнота. Гэйнз присел на край опростыненной кровати и перетянул ему руку и всадил одну шестнадцатую грана, а наутро Лазарь подскочил совершенно здоровый после долгого сна и помчался искать мороженое с содовой. Отчего начинаете понимать что ограничения на наркотики (или же лекарство) в Америке вводятся врачами которым не хочется чтобы люди лечили себя сами —
Аминь, Анслингер [111] —
14
И настал по-настоящему великий день когда мы все отправились к Пирамидам Теотихуакана – Сначала снялись у фотографа в центральном парке, Прадо – Все стояли гордые, я и Ирвин и Саймон стоя (сегодня я с изумлением вижу что тогда у меня были широкие плечи), а Рафаэль с Лазом присев на корточки перед нами, как Команда.
Ах грустно. Словно старые фотографии теперь все побуревшие отца моей мамы и его шараги что позировали выпрямившись в Нью-Хэмпшире 1890 года – Их усы, свет на их головах – или как старые фотографии что отыскиваешь на чердаках заброшенных коннектикутских ферм где снят ребенок 1860 годов в колыбельке, он уже умер, ты и сам в действительности уже умер – Старого света Коннектикута 1960 года достаточно чтобы выжать из Тома Вулфа слезу что сияет на гордую хлопотливую коричневую потерянную мать младенца – Но наш снимок на самом деле напоминает старые Приятельские Фотографии Гражданской Войны которые делал Томас Брэди, [112] гордые пойманные в объектив Конфедераты свирепо зыркающие на Янки но такие славные что едва ли там есть какой-то гнев, одна лишь старая Уитменова сладость от которой Уитмен расплакался почему и пошел в медсестры —
111
Гарри Джейкоб Анслингер (1872–1975) в 1930–1950-х гг. был директором Федерального бюро наркотиков и возглавлял кампании цензуры, лжи и дезинформации, касающиеся научных изысканий о воздействии наркотиков на человеческий организм и произведений литературы и искусства о больных наркотической зависимостью. При его активном участии был принят закон 1937 г. о запрете марихуаны и производных конопли.
112
Керуака слегка подводит память: официального фотографа Гражданской войны звали Мэтью Б. Брэди (1822–1896). Его считают «отцом фотожурналистики».
Мы заскакиваем в автобус и громыхая трясемся к Пирамидам, миль 30, 20, мимо мелькают поля пульке – Лазарь пялится на странных мексиканских Лазарей что пялятся на него с той же самой божественной невинностью, но карими глазами а не голубыми.
Доехав до места мы шагаем к пирамидам точно так же вразброд, Ирвин
Все огнепоклонники поклонялись солнцу, и если они отдавали человека солнцу и съедали сердце этого человека, то ели они Солнце. То была Пирамида ужасов где жертву перегибали назад над каменной раковиной и вырезали ее бьющееся сердце одним-двумя движениями сердцедера, поднимали сердце к солнцу и съедали его. Чудовища а не жрецы недостаточно хеповые даже для чучел. (Сегодня в современной Мексике детишки едят на День Всех Святых конфетные сердечки и черепа.)
Ваше огородное пугало в Индиане есть старая тюрингская фантазия.
Когда мы забираемся на вершину Пирамиды я зажигаю косяк чтоб все смогли исследовать свои инстинкты насчет этого места. Лазарь простер руки к солнцу, прямо вверх, хоть мы и не говорили ему что происходило тут наверху или что нужно делать. Хоть он и выглядел олухом за этим занятием я понял что знает он больше любого из нас.
Не говоря уже о вашем пасхальном кролике…
Он протянул руки прямо вверх и на самом деле с полминуты пытался загрести солнце. Я как раз думал я выше всего этого но большой Будда сидит скрестив ноги на вершине, опускаю руку и немедленно чувствую жгучий укус. «Боже мой, меня наконец цапнул скорпион!» но перевожу взгляд на свою кровоточащую руку а там лишь разбитый стакан туристов. Поэтому я заворачиваю руку в красную косынку.
Но сидя там высоко и глубокомысленно я начал видеть кое-что в мексиканской истории чего никогда не нахожу в книгах. Гонцы прибегают задыхаясь сообщить что всё Тексако снова охвачено потасовкой типа войны. Видно как озеро Тескоко предостережением поблескивает на южном горизонте, а к западу от него съежившимся чудовищем намек на великое царство в кратере: – Королевство Ацтеков. Ой. Жрецы Теотиуакана умиротворяют богов миллионами и придумывают их по ходу дела. Две чудовищные империи всего в 30 милях отсюда видимые невооруженным глазом с вершины их собственного неуклюжего погребального костра. Поэтому они в ужасе подымают глаза к северу к идеально гладкой горе за пирамидами с ее идеальной поросшей травой вершиной где без сомнения (как я сидел там осознавая) жил в хижине престарелый мудрец, настоящий Король Теотиуакана. Они взбирались к его хижине по вечерам за советом. Он помахивал перышком как будто мир ничего не значил и говорил «О» или что более вероятно «Оп-ля!»
Я рассказал это Рафаэлю который сразу же прикрыл глаза козырьком ладони дальновидного генерала и взглянул на мерцание Озера.
– Ей-богу ты прав, они должно быть в штаны там делали. – Потом я рассказал ему о горе на заднем плане и об этом Мудреце но он ответил
– Какой-то чудной козопас Эдип. – Тем временем Лазарь все еще пытался схватить солнце.
Подошли детишки продать нам то что они называли подлинными реликвиями найденными под землей: маленькие каменные головы и тела. Какие-то ремесленники строгали совершенно неотделанные на вид поделки в деревне внизу где, в obscura [113] сумерек, мальчишки играли в печальный баскетбол. (У-ух, совсем как у Даррелла и Лаури!)
113
Тьме (исп.).
– Давайте исследуем пещеры! – вопит Саймон. Между тем на вершину прибывает американская туристка и велит нам сидеть спокойно пока она сделает нашу цветную фотографию. Я сижу по-турецки с перевязанной рукой повернувшись посмотреть на машущего Ирвина и ухмыляющихся остальных пока та щелкает: позже она присылает нам снимок (адрес дается) из Гвадалахары.
Мы спускаемся исследовать пещеры, проходы под Пирамидой, мы с Саймоном прячемся в одном тупике хихикая и когда на ощупь подходят Ирвин с Рафаэлем орем «Хуу?» Лазарь, однако, он в своей стихии топочет взад-вперед молча. Его не испугать и десятифутовым парусом в ванной. Последний раз я играл в привидения во время войны в море у побережья Исландии.
Мы затем вылезаем из пещер и идем по полю возле Пирамиды Луны где сотни муравейников каждый четко обозначен кучей и кучей деятельности вокруг. Рафаэль помещает веточку в одну такую Спарту и все солдаты несутся и уволакивают ее чтобы не потревожить Сенатора и его сломанную скамью. Мы кладем еще одну веточку побольше и эти чокнутые муравьи уносят и ее. Целый час, куря дурь, мы склоняемся и изучаем эти муравьиные деревни. Не трогаем ни единого гражданина.
– Смотри вон парень торопится с окраины городка таща кусок дохлого скорпионьего мяса к дыре, – В дыру спускается он на мясную зиму. – Будь у нас банка меда, они б решили что это Армагеддон, а?