Ангелы Опустошения
Шрифт:
Лазарь сидит впереди а пуэрториканец заинтересовавшись пускается расспрашивать его, в конце концов подключается и Норман осознав что это за прикольный пацан. К тому времени как мы добираемся до Нью-Йорка три дня и три ночи спустя он сурово советует Лазарю побольше упражняться, пить молоко, ходить не горбясь и вступить в Армию.
Но в самом начале в машине витает вражда. Норман наезжает на нас считая что мы просто кучка поэтов-педиков. Когда мы въехали в горы у Симапана то все равно все уже торчали по чаю и нас переполняли подозрения. Он же все только усугублял.
– Теперь вы все должны считать меня капитаном и полным хозяином этого судна. Вам не просто следует сидеть пока я за вас делаю всю работу. Помогайте! Когда подъедем к левому повороту, все вместе не переставая петь наклоняемся влево, и наоборот с правыми
– Эй а ты почему не наклоняешься! – ору я.
– Я должен думать как машину вести. А вы мальчики делайте то что я говорю и все будет прекрасно и мы доедем до Нью-Йорка, – уже немного брюзгливо когда кто-то осмелился голос подать.
По первости я его боялся. В своей конопляной паранойе я подозревал что они с Тони жулики которые по дороге отнимут у нас все что только есть, хоть там было и немного. Но мы ехали дальше и когда он начал доставать сильнее именно Ирвин (который никогда ни с кем не ссорится) наконец сказал:
– Ой заткнись
и вся машина после этого остыла.
23
Это даже превратилось в хорошую поездку и на границе в Ларедо стало почти совсем в кайф когда надо было распаковывать всю нашу невероятную кучу на крыше включая велосипед Нормана и показывать всё очкастым пограничникам которые поняли что проверить все в такой безнадежной горе барахла никак не возможно.
В Долине Рио-Гранде резко задул ветер, я ощутил себя великолепно. Мы снова были в Техасе. Это чувствовалось по запаху. Первым делом я заказал для всех молочные коктейли, никто нисколечки не возражал. И мы покатились в Сан-Антонио в ночи. Был День благодарения. Грустные вывески объявляли обеды с индейками в кафешках Сан-Антона. Мы не осмеливались останавливаться. Для беспокойных американских скитальцев по дорогам ужасно расслабиться даже на минутку. Но за Сан-Антонио в 10 вечера Норман слишком обессилел ехать дальше не смог и остановил машину у сухого русла вздремнуть на переднем сиденье а Ирвин я Лаз и Саймон вытащили свои спальники и расстелили их на 20-градусной морозной земле. Тони спал на заднем сиденье. Ирвин и Саймон кое-как втиснулись в новый купленный в Мексике синий французский спальник Ирвина с капюшоном, узкий мешок к тому же короткий у них ноги вылазили. Лазарь должен был залезть ко мне в армейский спальник. Я пропустил его первым а затем протиснулся сам чтоб застегнуть молнию на шее. Перевернуться было невозможно не потревожив соседа. Звезды были холодны и сухи. Полынь с морозцем, запах холодного зимнего коровьего навоза. Но воздух, этот божественный воздух Равнин, я в самом деле заснул надышавшись им и посреди нашего сна попытался перевернуться и Лаз тоже перекатился. Это было странно. И к тому же неудобно поскольку пошевелиться нельзя было вообще никак а только всей массой. Но у нас все получалось отлично и это Норман с Тони не выдержав холода в машине разбудили нас в 3 часа ночи чтоб ехать дальше со включенным обогревателем.
Расхристанная заря во Фредериксбурге или еще где-то сквозь которую я проезжал тыщу раз наверное.
24
Те долгие гудящие перегоны через весь полдень штата и некоторые у нас спят, некоторые разговаривают, некоторые жуют бутерброды отчаянья. Всякий раз когда я вот так еду всегда просыпаюсь днем с ощущением того что меня везет в Небеса Небесный Возчик, кем бы он там ни был. Нечто странное в том одном кто ведет машину пока все остальные грезят вручив свои жизни его уверенной руке, нечто благородное, нечто древнее в человечестве, какая-то давняя вера в Старого Доброго Человека. Выкарабкиваешься из вязкого сна о простынях на крыше и вот ты уже на сосновых пустошах Арканзаса несешься на 60-и, недоумевая почему и глядя на водителя а он суров, а он недвижен, а он одинок у своих рулей и рычагов.
Мы прибыли в Мемфис вечером и наконец хорошенько поели в ресторане. Это тогда Ирвин разозлился на Нормана и я испугался
– Ирвин нельзя так с ним разговаривать, он вправе обидеться.
Так я дал всем понять в машине что я большой гулливый трепач который не хочет никаких ссор вообще. Но Ирвин на меня тоже не разозлился и Норман об этом замолк. Я на самом деле единственный раз подрался с человеком когда тот мочил моего согнувшегося пополам кореша Стива Вадковского об машину ночью, сам избитый но продолжал его бить, здоровый кабан. Я подлетел и навтыкал ему гоняя по всей дороге справа и слева причем некоторые удары соприкасались, все легкие как хлопки или шлепки, с его спиной, откуда меня и стащил его папаша в смятении. Я не умею защищать себя, только друзей. Потому и не хотел чтобы Ирвин дрался с Норманом. Как-то я рассвирепел на Ирвина (в 1953) и сказал что дам ему пинка но тот ответил «Я могу избить тебя своей мистической силой», что меня и отпугнуло. Как бы то ни было Ирвин никогда ни от кого ничего не терпит, в то время как я, я всегда сижу со своим буддистским «обетом доброты» (данным в одиночестве в лесах) воспринимая оскорбления с затаенной обидой которая никогда не прорывается наружу. Но человек, услыхав что Будда (мой герой) (мой другой герой, Христос – первый) никогда не отвечает на оскорбления, подошел к вздыхавшему Бхагавате и плюнул ему в лицо. Будда говорят ответил: «Поскольку мне твое оскорбление ни к чему, можешь забрать его себе».
В Мемфисе братья Саймон и Лаз вдруг затеяли возню на тротуаре возле заправки. В раздражении Лазарь толкнул Саймона один-единственный раз и тот юзом пролетел чуть ли не через всю улицу, сильный как бык. Один большой Русский Патриарший Толчок изумивший меня. В Лазе шесть футов росту и он жилистый но как я уже говорил ходит согнувшись, как старый хипан 1910 года, скорее как фермер в большом городе. (Слово «битый» происходит как раз из сельской местности старого Юга.)
В Западной Виргинии на заре Норман неожиданно заставил меня вести машину.
– Ты можешь, не беспокойся, просто веди и все, я расслаблюсь. – И вот именно в то утро я по-настоящему научился водить. Держась одной рукой за низ руля я каким-то манером умудрялся идеально преодолевать всевозможные повороты налево и направо а ехавшие на работу машины протискивались по узенькой двухрядке. Для правого поворота правую руку, для левого левую. Поразительно. На заднем сиденье все спали, Норман трепался с Тони.
Я так гордился собой что в тот же вечер купил кварту портвейна в Уилинге. То была ночь ночей нашего путешествия. Мы все торчали и пели миллион одновременных арий пока Саймон хмуро вел машину (Саймон старый водила с неотложки) до самого Вашингтона Округ Колумбия на заре, по сверхскоростной трассе через леса. Когда мы вкатили в город Ирвин завопил и затряс Лазаря чтоб тот проснулся и посмотрел на столицу Нации.
– Я спать хочу.
– Нет проснись! Ты возможно никогда больше не увидишь Вашингтона! Смотри! Белый Дом это вон тот белый купол с огнем! Памятник Вашингтону, вон та большая иголка в небе —
– Старый притон, – сказал я, когда мы проезжали мимо.
– Это здесь живет президент Соединенных Штатов и думает все свои мысли о том что Америке делать дальше. Проснись – сядь вот так – смотри – большие Министерства Юстиции где вырабатывают цензуру, – Лазарь выглянул кивая.
– Большие пустые негры стоят у почтовых ящиков, – сказал я.
– А где «Эмпайр-стейт-билдинг», – спрашивает Лаз.
Он думает что Вашингтон находится в Нью-Йорке. Ему все едино и Мексика вероятно где-то тут же за углом.
25
Потом мы мчим к выезду на Нью-Джерси посреди глазопродравшего утра трансконтинентального автомобильного кошмара который суть вся история Америки от фургона первопоселенцев до «форда» – В Вашингтоне Ирвин позвонил Поэтическому Консультанту Библиотеки Конгресса спросить о Рафаэле, который до сих пор не приехал (разбудив на заре женщину этого человека) (но поэзия есть поэзия) – И пока мы едем по Магистрали Норман и Тони впереди с Лазом оба настойчиво советуют ему как следует жить дальше, как не лопухнуться, как хорошо себя держать – Что же касается ухода в Армию Лаз говорит