Английская роза

Картленд Барбара

В этот последний визит в Россию он вдруг понял, что ему совершенно не нравится русский царь. Немало его знакомых охотно рассказывали ему о весьма отталкивающих свойствах характера Его Величества. Так, например, он имел привычку объявлять сумасшедшими тех людей, кто позволял себе выражать несогласие с ним и с департаментом, известным под названием Третьего отделения тайной полиции. Главным назначением этой организации, во главе которой стоял друг императора, граф Бенкендорф, было служить моральным врачевателем нации во всех городах России.

Но больше всего лорд Чарнок

возмущался царящими повсюду бедностью, болезнями и нищетой, от которых страдал простой народ. В тот момент, когда в Зимнем Дворце устраивались пышные приемы с тысячей приглашенных, женщины и дети умирали от голода. А царь тем временем был занят тем, что разрабатывал для своих войск по-павлиньи яркие новые мундиры.

«Это все — просто фарс! — сказал себе лорд Чарнок. — И чем скорее я вернусь в нормальную обстановку — в свою родную Англию, — тем лучше!»

Поддавшись своему настроению, он вручил царю планы, за которыми был отправлен, и начал весьма резко задавать ему такие вопросы, какие не посмел бы облечь в слова ни один дипломат, даже самый неопытный. Однако по какой-то непонятной причине император не стал его одергивать — на что был вполне способен, — а отвечал откровенно и прямо. Он открыто признал свой интерес к Персии, но заявил, что не имеет намерения предпринимать что-то такое, чем осталась бы недовольна Британия.

Когда наступило время ленча, царь и лорд Чарнок были в настолько хорошем настроении, что, когда они шли к дворцу, Его Императорское Величество взял англичанина под руку.

За ленчем мысли лорда Чарнока были поглощены его дипломатическими успехами, однако он подсознательно отметил, что у Полины вполне довольный вид. Она о чем-то оживленно разговаривала с джентльменом, который сидел рядом с нею за столом.

Когда ленч закончился, царь снова пожелал побыть в обществе лорда Чарнока, и они разговаривали до самого вечера — пока не настало время идти переодеваться к обеду.

После окончания обеда царица объявила, что гостей ждет приятный сюрприз, и все перешли из столовой в Большую гостиную, выходившую на террасу, откуда открывался великолепный вид на декоративные парки дворца. На террасе были расставлены стулья. Усевшихся на них гостей от возможной ночной прохлады и ветерка защищали экраны и кулисы из цветов. Ночь оказалась на редкость тихой и теплой, однако слуги вынесли для дам палантины из горностая и соболя, которые можно было набросить на плечи тем, кто почувствовал бы малейший дискомфорт.

А когда на небе начали загораться звезды, перед гостями появились танцоры-цыгане, и их сладко волнующие сердце мелодии наполнили ночной воздух. Представление сильно отличалось от тех танцев и песен в исполнении матросов, которые Полина видела на борту «Ижоры».

Цыганки в их пышных цветастых юбках и позванивающих при каждом движении многочисленных золотых украшениях оказались именно такими, необычными и красивыми, какими их представляла себе Полина. Танцоры легко двигались, стремительно вращались на месте с невероятным темпераментом, грацией и необузданной жизнерадостностью. Их танец и сопровождавшая его музыка будили в душе радость —

и сердце Полины билось в такт их движений и напевов.

Зрелище было настолько волнующим и красочным, что ей казалось, будто цыгане заставили ее забыться и умчали с собой в волшебный мир свободы и радости, где душа ее отдыхала от ограничений и предрассудков. Ей хотелось петь, танцевать, улететь в небо и прикоснуться к звездам…

Но очень скоро сквозь радостное восхищение, владевшее всем ее существом, пробилась мысль о том, что в эту минуту за ней наблюдает князь Алексис, — и девушка почувствовала острый укол страха. Она жалела, что не умеет скрывать свои чувства: мысль о том, что он смог увидеть ее восторг, была ей неприятна, словно его взгляд вторгся в нечто очень личное, что ей хотелось бы скрыть от всех посторонних — и особенно от него.

Пение и танцы цыган длились два часа — и когда они закончились, то казалось, что им удалось поднять настроение всем присутствующим: все смеялись, оживленно разговаривали и, кажется, не хотели расходиться по своим комнатам. Царь и царица оставались с гостями допоздна, так что и все остальные тоже не ложились.

— Не сомневаюсь, что вы приятно провели вечер, Полина, — сказала княгиня, когда они вместе поднимались по лестнице.

— Это было просто чудесно! — ответила девушка. — Я всегда представляла себе цыган именно такими.

— Я рада, что вы не разочарованы, — улыбнулась княгиня. — Наши цыгане необычайно талантливы. По правде говоря, у многих наших самых талантливых балерин есть цыганская кровь.

— Я очень хотела бы еще раз их увидеть.

— Обязательно увидите — это я могу вам обещать, — ответила княгиня.

Они остановились у двери в спальню Полины, расположенную на некотором удалении от апартаментов княгини — те находились в самом конце коридора. Наклонившись, княгиня Ольга поцеловала Полину в щеку.

— Спокойной ночи, милочка, — сказала она. — Вами сегодня все восхищались, а в особенности князь Алексис. Он просто покорен вашей красотой!

Полина хотела было ответить, что этого ей хотелось бы меньше всего, но княгиня уже направилась к себе, так что эти слова остались несказанными, а девушке оставалось только молча уйти к себе в комнату.

Войдя туда, она, все еще переполненная впечатлением от зажигательных танцев цыган, прошла к окну и, открыв его, некоторое время неподвижно стояла, глядя на небо.

«Русские — очень странные, непредсказуемые люди, — подумала она. — И сама страна тоже кажется такой загадочной. Но в то же время тут так интересно!»

Было невозможно не восхищаться великолепием царских дворцов и многочисленными сокровищами, которые можно было увидеть буквально в каждой комнате. И, конечно, сами царь и царица тоже производили огромное впечатление!

Глядя на мерцающие высоко в небе звезды, Полина пыталась разобраться в собственных ощущениях, нахлынувших на нее. Ей казалось, что цыганские мелодии разбудили в ее душе неведомые доселе чувства — сильные, глубокие, неподвластные ей. Неужели это любовь? Любовь, которую князь Алексис назвал непреодолимой, всепоглощающей, всемогущей…