Английские бунтари
Шрифт:
Под “дубом реформации” проводились и заседания повстанческого трибунала, на которых, также в присутствии всех желающих, разбирались случаи нарушения дисциплины, невыполнения приказа и иные серьезные проступки. Слова не лишали никого, даже открытых противников восстания.
Например, когда с длинной проповедью о грехе бунтовщичества выступил преподобный Мэттью Паркер, впоследствии ставший архиепископом Кентерберийским, его осуждения вызвали большое возмущение собравшихся, которые все же дослушали проповедь до конца. Правда, сам Паркер, хотя и спускался с возвышения не под брань и угрозы, а под слова церковного гимна “Те Deum “, при помощи которого удалось несколько охладить разгоревшиеся было страсти, предпочел от греха подальше тут же удалиться с собрания. Во всей Англии “дуб
Под этим же дубом был составлен известный “Билль 29 требований и просьб”*. В нем, помимо пунктов о прекращении произвола землевладельческой знати и возвращении народу общинных земель, содержался также ряд требований и просьб: ограничение земельной ренты, введение общих прав на охоту и рыбную ловлю, выборы чиновников для надзора на местах за исполнением законов, запрещающих огораживание, назначение в каждом приходе специального служителя для обучения детей простолюдинов (фактически это предвещало более позднее требование о создании системы образования трудящегося народа). Завершался билль пожеланием, “чтобы все бонды стали свободными, какими, пролив свою бесценную кровь, их сделал Христос”.
* Билль — в Англии и США вынесенный на обсуждение законодателей, но еще не утвержденный законопроект. Иногда билль еще в ходе обсуждения привлекает такое внимание и разноголосицу мнений, что он так и остается в истории страны биллем, даже если его принимают официальным путем. “Билль 29 требований и просьб”, о котором идет речь, мог, по мнению Роберта Кета и его сторонников, стать законом, если бы его одобрили парламент и король. Прим. ред.
Билль был передан королю, и тот через регента Сомерсета обещал, что в октябре парламент рассмотрит просьбы народа и примет соответствующие меры. Пока же, говорилось в ответе, им надлежит незамедлительно ликвидировать свой незаконный лагерь, разоружиться и мирно разойтись по домам.
Такой ответ ни в коей мере не соответствовал ожиданиям повстанцев, невольно вынуждая их переходить от слов к делу. Ведь не могла же 20-тысячная армия до бесконечности отсиживаться за временным лагерным бруствером! Впрочем, первый шаг был очевиден: прямо перед ними простирался большой, окруженный мощными стенами город, который надо было как можно быстрее занять. Поскольку же кровопролития не желала ни одна из сторон, да и мэр города Томас Кодд производил впечатление благоразумного человека. Кет решил попытаться получить разрешение на занятие Нориджа путем мирных переговоров. Возможно, он, как и большинство его соратников, находился в плену добровольного заблуждения, полагая, что действительно представляет интересы короля и в конечном итоге заслужит его искреннее одобрение.
Но не теряли времени и богатые нориджские купцы: они еще раньше через голову мэра послали в Лондон своего гонца, некоего Саутертона, с целью упросить короля спасти город от разорения. Он был немедленно принят Королевским советом, однако ожидаемой помощи не получил. Идет война с Шотландией, объяснили гонцу, свободных солдат у короля в данный момент нет, а имеющиеся в наличии войска в первую очередь нужны для усиления гарнизона Тауэра — обстановка в самом Лондоне становилась весьма тревожной — и для подавления волнений, вспыхнувших в пяти соседних графствах. К тому же большой отряд итальянских и немецких наемников только что пришлось отправить в графство Девон, где 10 тыс. бунтовщиков осадили город Эксетер. Единственное, что в создавшихся условиях совет мог сделать для Нориджа, — это направить туда высокопоставленного представителя короны Йорка Геральда, который от имени короля пообещает бунтовщикам всеобщую амнистию, если они сложат оружие и мирно разойдутся по домам.
Прибыв в Норидж в полдень 21 июля, Йорк Геральд облачился в свои лучшие придворные доспехи и в сопровождении мэра Кодда и небольшого отряда оруженосцев незамедлительно явился в лагерь Кета. В обращении к повстанцам он ни словом не обмолвился о законных требованиях народа, а только еще раз от имени короны пообещал полную амнистию всем, кто исполнит волю короля, и наоборот — страшные кары всякому, кто намерен таковой не подчиниться.
В ответ
Йорк Геральд, по-видимому, был не из робкого десятка, ибо тут же всенародно объявил Кета изменником и приказал своим оруженосцам его арестовать. Однако здесь был не Смитфилд, покрытый предвечерней мглой, да и Кет в отличие от Уота Тайлера не был один в окружении врагов — повстанцы плотной стеной придвинулись к своему вождю. Ни о каком аресте, конечно, не могло быть и речи, и королевскому посланнику пришлось спешно покинуть лагерь в сопровождении своей свиты и нескольких десятков крестьян, испугавшихся его угроз или просто разуверившихся в успехе задуманного дела. Зато у оставшихся не осталось никаких сомнений в истинном отношении к ним правительства, законы которого они вознамерились претворить в жизнь.
Итак, время слов миновало. Это было ясно всем. КОДА приказал запереть городские ворота, объявить боевую тревогу, разместить все имеющиеся в наличии пушки вдоль восточной стены и открыть огонь по лагерю. Завязалась яростная артиллерийская дуэль, носившая скорее психологический характер, поскольку дистанция между противниками была слишком велика, чтобы какая-либо из сторон сумела причинить другой сколько-нибудь заметный ущерб.
Теперь слово было за Кетом. На рассвете следующего дня он повел своих воинов на штурм города, но под градом стрел и пушечных ядер был вынужден отступить. Вторая, более удачная попытка была предпринята в полдень: многочисленный отряд вброд и вплавь переправился через реку Венсум, подавил сопротивление передовых постов обороны, взломал ворота и с боем ворвался в город. Норидж пал. На рыночную площадь, куда стекались толпы горожан и ликующих повстанцев, вместе с мэром прискакал и Йорк Геральд, все еще остававшийся в городе. Не встречая по отношению к себе никаких враждебных действий, он снова обратился к собравшимся с призывом сложить оружие и тем самым заслужить королевское прощение. Однако в ответ на его обращение в толпе послышались гневные возгласы: “Долой! Надоело! Порази тебя чума за твои пустые посулы!” Геральду ничего не оставалось делать, как быстрее покинуть Норидж. Арестовав Кодда и ряд других знатных горожан. Кет расставил посты для поддержания порядка и вернулся со своим войском в лагерь.
Весь последующий день прошел в публичном разборе дел арестованных горожан, землевладельцев и стряпчих. Самым “суровым” наказанием было краткосрочное заключение под стражу, большинство же просто отпускали на все четыре стороны, особенно если за них ручался кто-либо из собравшихся. Освободили и Томаса Кодда, который сразу же подал в отставку, вместо него мэром Нориджа стал ольдермен Стюард — “хороший и скромный человек, снискавший уважение и бедных, и богатых сограждан”.
Получив известие о взятии повстанцами Нориджа и осознав наконец-то крайнюю опасность дальнейшего промедления. Королевский совет в спешном порядке собрал вооруженное войско из 1600 добровольцев, дворян, рыцарей, оруженосцев и их челяди, придал им небольшой отряд остававшихся в Лондоне итальянских наемников и, не тратя времени на подготовку или разработку планов кампании, отправил это войско под командованием лорда Нортхэмптона в Норидж. 31 июля королевское войско атаковало немногочисленные заставы повстанцев, подавило их сопротивление и практически беспрепятственно вступило в город.
И снова Кету пришлось брать приступом город, который он столь легкомысленно отдал врагам. После двух дней ожесточенного штурма повстанцы, потеряв более 400 человек, все-таки выбили из города отряд Нортхэмптона, но на этот раз не повторили прежней ошибки: они погасили пожары и остались в Норидже, вернув в лагерь на Маусхолд-Хит лишь небольшую часть своих сил. В течение целых трех месяцев им предстояло быть безраздельными хозяевами большого города, и в течение этого времени ни один его гражданин не пострадал от насилия со стороны повстанцев и не был казнен из чувства мести.