Английский раб султана
Шрифт:
Афанасий вздохнул с искренним сожалением, потом изрек:
— Я так и думал, хотя сердцем мечтал об ином. Что ж, я не в праве чего-то требовать от тебя, я лишь уважаю любое твое решение и в меру сил помогу тебе, как и сказал.
Лео запротестовал:
— Ничего мне не надо — ни сопровождающих, ни денег. Подскажешь просто, какой реки держаться, а коня я отдам за перевоз — вот и ладно. Все одно я всегда буду тебе благодарен и сохраню память о греческом герое.
— Не возвеличивай грешника, юноша, не надо. Но и от помощи не отказывайся. Я хочу думать, что действительно помог тебе, и я должен быть уверен, что ты избежишь всех неприятностей. Давай немного перекусим сыром, еще малость отдохнем да и поскачем дальше — время не ждет!
И немного подкрепившись, взволнованный разговором старик-грек
— Взятие Трапезунда, — объявил Афанасий и начал петь:
Птица, прекрасная птица вылетела из Города (Трапезунда) и не осталась жить ни в виноградниках, ни в садах, а полетела в крепость Или и осталась там. Она встряхнула одним из своих крыльев, запачканным кровью, И встряхнула другим, под которым была исписанная бумага. Когда ее прочли — зарыдали и били себя в грудь. "Горе нам! Горе нам! Ромейская держава завоевана, храмы скорбят, монастыри обливаются слезами, и святой Иоанн Златоуст плачет в скорби". — Не плачь, мой святой Иоанн, и не скорби! — Но держава ромеев завоевана, державы ромеев больше нет! — Если и нет более державы ромеев, она все равно расцветет и принесет иные плоды.56
Подлинные песни той эпохи. Перевод текстов с языка оригинала выполнен автором романа с опорой на французский перевод Эмиля Леграна (1874 г.) с коррекцией последнего.
Старик ненадолго замолчал, а затем снова объявил:
— Взятие Палеокастро, — и запел:
Крепость, крепость Палеокастро, издревле построенная, такая великая и могущественная, как же тебя взяли? У тебя коварный страж, правитель трусливый — этот пес Марфас сдал крепость.И снова замолчал старик, а затем снова возгласил:
— Взятие Кордили.
Это была песня о крестьянской девушке, возглавившей оборону горного замка Кордили от турок. Об этой гречанке Афанасий недавно упоминал, уговаривая Лео биться против турок:
Злой турок пришел расположиться лагерем в нашей стране, долины полны турок, а горы — воинов. "Добро пожаловать, турчонок! Куда ты пришел? Если ты пришел поесть и попить, я тебя накормлю и напою. А если ты пришел стать моим кумом — я с удовольствием согласна. Но если ты пришел на бой — сразимся! Обнажай мечи из ножен — я выставлю копья. Расставляй в линию янычар — я против них выставлю девушек!" Выйдя, она убила тысячу, а войдя — две тысячи. И ходя так взад-вперед, свою кофту расстегнула, чтоб видели ее золотые яблоки, укрытые под льняной материей. И янычарская собака издала пронзительный крик: "Это против женщины мы сражаемся, это женщина на нас нападает! Это меч женщины отрубает головы удальцам!"На последних словах Афанасий зарыдал, а вскоре два всадника вновь поскакали в ночной тьме, скрытые покровом южной ночи…
Через день они сердечно расстались — их встретил отряд конных повстанцев численностью десятка в два, и бывший
Ближайшее будущее покажет, что выбор Лео, вероятно, был ошибкой, однако в исторической перспективе Богу все равно было виднее, куда приспособить мятежного англичанина, внесшего свою лепту в дело, не менее героическое, нежели то, что предлагал ему Афанасий — но не будем забегать вперед.
Пока что юношу, полного надежд, оставили на берегу конные повстанцы. Он договорился с местным греком, владельцем каика, о переправе на Кипр. Оплатить проезд Торнвилль собирался за счет коня и серебреников, переданных ему по распоряжению Афанасия.
В ожидании отплытия оставалось мирно почивать в хижине каиковладельца. Заснуть помог и услужливо переданный греком кувшин вина.
О, сколь долго Лео не припадал губами к заветной рубиновой влаге!.. Забыл, бедолага, предупреждение бывшего священника! Ибо, пока он отдыхал, грек послал за местными исправителями и блюстителями общественного порядка с доносом о подозрительном франке, стремящемся на Кипр.
Иудушка получил не только коня и деньги Лео, но и крохотную, но все равно милую мелочной его душонке премию от представителей местного бея за бдительность и проявленное верноподданничество.
Печально было пробуждение Лео, когда на него накинули сеть, стали бить палками и вязать руки-ноги. "Снова в рабство!.. Господь! Почему же я не поехал с Афанасием?!. Вот и расплата за то, что променял Божье дело на собственные мелкие грешные делишки и вожделения!.."
Теперь юноша ни на мгновение не сомневался, что на этот раз Бог наказал его за неправильный выбор. Ведь столь пленительны были возвышенные речи старика, он так хотел, чтобы Лео обнажил оружие в защиту угнетенных!.. Лео отказал — и вот расплата. Поделом же!
10
Вот и началась новая зима Торнвилля в Турции. Позади — продажа в галерные гребцы. Конец лета и осень — на веслах, а зимой, с концом навигации, рабовладелец принял решение распродать часть своего живого товара, чтоб не кормить всю зиму попусту. Аллах велик, с таким размахом завоеваний, что ведет великий падишах Мехмед Фатих, новых сильных рабов по весне всегда будет с избытком!
Товар перекупил османский оптовик, и вот уж Лео вместе с иными самыми разнообразными сотоварищами по несчастью на рабском рынке Садальи — прежней античной Атталии [57] .
57
Анталии.
Город-порт, завоеванный османами в 1426 году, активно и бойко функционировал, как и в прежние века, в том числе как центр работорговли. Удачное расположение в глубине залива, на практически отвесном берегу, мощные стены и цитадель делали ее лакомым куском для многих завоевателей, чему беспристрастная свидетельница — история Анталии, конечно, насыщенная и интересная, как и у любого иного древнего города.
Основанная пергамским царем Атталом Вторым как военно-морская база его царства, она перешла под власть Рима (памятником той эпохи являются сохранившиеся до сих пор ворота императора Адриана), потом — Византии, испытала набеги арабов, ну и как прочие византийские малоазийские города, она в итоге попала под власть турок-сельджуков в начале тринадцатого века. Примечательно, что местное греческое население встретило турок как освободителей от трехлетнего ига латинян-итальянцев, словно коршунов, терзавших поверженную ими Византию.
Небольшой период "реконкисты" византийцев завершился окончательным подпадением города под власть сельджуков и, по свидетельствам хронистов, пролитая завоевателями кровь жителей ручьями стекала в море… Символами новой власти и веры вознеслись над Анталией минареты над византийскими храмами.
Поистине, живое воплощение исторических перипетий Анталии — это здание, известное как Кесик-минаре. Это гигантская руина, которая изначально была римским храмом, затем ее перестроили в христианскую церковь, ставшую потом византийским кафедральным собором, и каковым оставался этот храм до прихода мусульман. Те переделали его в мечеть.