Анн Предай
Шрифт:
– Как мне приятно, когда ты меня трогаешь… – прошептала Эмильен, не открывая глаз. – Марку понравился галстук, который ты ему подарила?
«Какой галстук?» – подумала Анн.
Эмильен, должно быть, покачивалась на зыбких волнах своих воспоминаний, вновь участвуя в какой-то мизансцене юбилея в давно минувшем прошлом.
– Да, Мили, – ответила Анн. – Поспи немного.
– Очень милый галстук. Мы же вместе выбирали его, не так ли?
– Да…
Отчего мать с таким завидным постоянством говорит о Марке? «Неужели мое замужество для нее значит больше, чем я сама? Она, конечно же, очень любила Марка… Все очень любили Марка…
Анн вздохнула и улыбнулась.
Ох уж это ее замужество – жалкое недоразумение…
С самого начала и наперекор всему Марку хотелось видеть в ней хрупкое и капризное создание. Сопротивлялась она этому как могла. Он потворствовал ее слабостям, но тем самым лишь подталкивал ее к непринятию всей этой комедии. Анн чувствовала, как день за днем между нею и мужем ширится пропасть непонимания, а весьма обманчивые ночные эскапады ничего не сглаживали. Он безумно любил путешествовать, а для нее любая смена привычной обстановки была мукой. Он расцветал в компаниях, она ценила одиночество. Он пытался сделать ее существование достойным, избавляя от работы, в то время как она все больше и больше увлекалась выбранным ремеслом. Оправдывал ли подобный довод их разрыв? Как знать. Просто было утро, и она проснулась с неожиданной уверенностью, что должна как можно быстрее порвать с Марком и сбежать из этого глупого спектакля. Тогда ее решения не понял никто – ни Марк, ни друзья, ни родители. Разве что мать. Когда Анн сообщила о своем намерении, Эмильен просто сказала: «Я ожидала этого, моя дорогая. Вы с Марком в ногу давно уж не ходите»…
Анн вспомнила эту фразу слово в слово – и тот умный взгляд, которым она сопровождалась. После развода можно было бы снять отдельную квартирку, жить независимо… О Марке Анн даже не думала. Она с удовольствием окунулась в старые семейные привычки. С Мили их всегда нежно тянуло друг к другу. Их бессвязная, нелепая и нескончаемая болтовня, жаркие споры, взаимопонимание с полуслова. Придуманные ими же словечки, потаенный смысл улыбок и взглядов, перед которыми, несмотря на все усилия, пасовал даже Пьер. Реплики между матерью и дочерью порой тяготили и раздражали его. Мили царствовала в доме непогрешимой государыней, и Анн с удовольствием склонялась перед нею. На самом деле, речь шла скорее о рациональном, обдуманном подчинении, нежели о чарах матери, кружащих голову. И в том, что Анн покинула Марка, без сомнения и прежде всего выражалось потаенное желание вновь оказаться поближе к Мили. Теперь же она потеряла и того, и другого. Марк стал совсем чужим, а мать с каждым ударом сердца уходила в никуда, все дальше и дальше…
О, нет… Этого не должно произойти, Мили не может капитулировать…
Анн поднялась.
– Ты уходишь? – поинтересовалась Эмильен.
– Уже десять минут десятого.
– Марк тебя в машине ждет?
Анн не смогла сдержать внезапно нахлынувшего раздражения:
– Да нет же, Мили! Ты прекрасно знаешь, что между мною и Марком все давно кончено!
– А-а! Ну да, правда… Ты счастлива?
– Я должна быть несчастливой?
– Не знаю… ты одинокая женщина… Где твой отец?
– Читает газету.
– А Луиза хозяйничает?
– Да.
– Хорошо. Тогда я посплю.
– Да, Мили, поспи.
Эмильен вздохнула:
– Какая досада!.. На следующей неделе схожу к парикмахеру…
Раздался входной звонок. Чуть погодя из-за двери послышался голос Луизы:
– Мадемуазель, здесь какой-то мсье вас хочет
«Почему Луиза упорно продолжает называть меня мадемуазель», – подумала Анн. И, бросив последний взгляд на засыпающую мать, на цыпочках вышла из комнаты. Луизу она догнала уже на кухне. Там, в дверях на черную лестницу, стоял Лоран Версье.
– Вы не могли бы подняться посмотреть Ингрид? – спросил он. – Похоже, все плохо. Мы с Гуннаром уж не знаем, что и делать. Она плачет, у нее сильно болит живот! А консьержки внизу нет.
Анн тут же подумала, что шведка вот-вот родит.
Следуя по пятам за Лораном, она добралась до шестого этажа. Ингрид лежала в постели на спине, обеими руками обнимала огромный живот и стонала. От звериного ужаса глаза ее округлились и остекленели. Гуннар сидел рядом и машинально поглаживал кончиками пальцев ее лоб. Анн приказала юношам удалиться, те скрылись в коридоре. Анн откинула покрывало – на простыне выступило большое кровавое пятно.
– У нее началось кровотечение, – сказала Анн, выйдя из комнаты. – Это очень опасно. У вас есть доктор?
– Нет, – ответил Лоран.
– Хорошо, идемте.
Она спускалась в сопровождении Лорана и, казалось, что весь лестничный колодец заполнился грохотом их шагов. Все то время, пока Анн в гостиной говорила по телефону, Лоран держался возле нее. Им повезло, доктор Морэн оказался на месте и потребовал детально обрисовать ситуацию. Получалось, что молодую женщину следовало немедленно переправить в ближайший роддом на бульваре Порт-Руаяль.
– Я приеду туда, – сказал он. – Вызывайте «скорую».
Едва она повесила трубку, явился отец. Ему, видите ли, интересно. Анн представила Лорана и раздраженно, в двух словах, изложила суть. Потрясенный Пьер уставился на дочь и, силясь понять, как же ему вести себя дальше, пробормотал:
– Да, печально все это. Но с доктором Морэном вы себя можете чувствовать спокойно.
Анн черкнула на клочке бумаги номер «скорой». Было очевидно, что в таком деле Лоран и Гуннар женщине помочь не смогут, и, если уж кому-то и суждено сопровождать шведку в больницу, так только ей. Пьер осторожно напомнил:
– А как же твоя служба? Хочешь, я позвоню и скажу, что ты задерживаешься?
– Это ни к чему, – отрезала она. – С утра у меня нет ни одной встречи.
– Но обедать-то придешь?
– Конечно.
«Скорая» приехала быстро. С шестого этажа Ингрид спустили на носилках два санитара. Анн забралась в ту же машину. Улица была запружена, продвигались еле-еле, и шофер включил сирену. Анн сидела рядом со шведкой и время от времени ободряюще улыбалась ей. Она словно выскочила из привычной жизненной колеи и теперь словно бы ехала по параллельному пути, в зыбком песке. Что за прихоть судьбы заставила ее оставить изголовье больной матери и оказаться у изголовья этой незнакомки? Может, ее предназначение – ухаживать за больными?
За матовыми окнами машины бурлил город. Шведка, лежа под коричневым шерстяным покрывалом, сучила ногами. Черты ее лица судорожно напряглись, зубы стучали. Анн взяла Ингрид за руку. Она видела страдания этой крупной белокурой женщины, но ничем не могла ей помочь. Машина переехала водосток, сбавила ход и остановилась. Открылись двери, Анн в лицо накатила волна холодного воздуха.
Какие-то люди в белых халатах унесли шведку, и Анн осталась одна. У входной калитки она столкнулась с Лораном и Гуннаром – они спешили внутрь.