Анна Керн: Жизнь во имя любви
Шрифт:
18 декабря: «У меня была Виноградская и обещала ещё побывать на днях, чтоб проститься, лучше бы не приезжала, она меня так любит, что грустно думать, что мы с ней больше, вероятно, не увидимся…»
24 декабря: «20–го г–жа Виноградская приезжала со мной попрощаться и сидела до моего обеда, я дала ей прочесть твоё письмо, в котором ты говоришь такие приятные ей вещи, это доставило ей большое удовольствие, и она хотела писать тебе, чтобы тебя поблагодарить; как добры они все со мной, мои старые подруги, душа моя всегда с ними отдыхает, потому что я знаю, что они меня любят» [75] .
75
РО
В 1867–м – начале 1868 года Марковы–Виноградские жили вместе с сыном Александром, овдовевшей в 1861 году дочерью Анны Петровны Екатериной Ермолаевной Шокальской и внуком Юлием в Ковно в доме Синайского, но чувствовали себя там не слишком комфортно. Сын Марко–вых–Виноградских летом 1867 года ездил на лечение в Эмс. Супруг нашей героини в начале 1868 года записал в дневнике: «Единственный дом в Ковно, с которым мы были близко знакомы, дом вице–губернатора Фёдора Ильича Львова, распался, и у нас с Ковно нет никаких связей».
С «домом Львова» произошла история, с одной стороны, трагическая, с другой – совершенно в духе романов. Ф. И. Львов, с 1865 года служивший ковенским вице–губернатором, был женат на Аглае Николаевне, урождённой Толстой, и имел пятерых детей. В 1867 году в губернском городе появился Владимир Дмитриевич Рокотов, имевший за плечами училище правоведения, службу в лейб–гвардии Преображенском полку, а после выхода в отставку – пост предводителя дворянства Великолукского уезда. Умный и широкообразованный, с блестящими актёрскими данными, он произвёл на вице–губернаторшу сильное впечатление. Их любви не помешало даже наличие у Рокотова жены и троих детей в Псковской губернии. Когда Львову стало известно о романе жены, он вызвал Рокотова на дуэль. Узнав о предстоящем поединке, Аглая Николаевна бросилась к Рокото–ву, умоляя не стреляться. Тот послал вице–губернатору записку: «На дуэль явлюсь, но стрелять не буду, стрелять можете вы, я – противник убийства». В результате 28 января 1868 года Львов застрелился. Аглая Николаевна переехала с Рокотовым в Киев, но не могла вступить с ним в брак до смерти его супруги.
Летом 1868 года через Андрея Николаевича Муравьёва, проживавшего в Киеве, Марковы–Виноградские стали хлопотать о новой должности для сына Александра. 13 августа 1868 года на занятые у Рокотова 592 рубля семейство переехало из Ковно, «несчастного для нас места»,в Киев к брату Анны Петровны Павлу, а Екатерина Ермолаевна с сыном уехала в Петербург.
Павел Полторацкий за восемь лет до того оставил жену и жил в Киеве с Любовью Львовной Прокофьевой. Историю их взаимоотношений ехидно пересказал в дневнике муж Анны Петровны: «Павел Петрович Полторацкий, снюхавшись при посредстве лубенских барышень–прелюбодетельниц с девицею Прокофьевою, поручил доктору Котлубовскому выкрасть её с хутора родительского и доставить к нему». Доктор привёз Любу в Хорол и сдал с рук на руки кавалеру. На некоторое время парочка укрылась в Петербурге на квартире в Затибененом переулке, где жила сестра Полторацкого Елизавета Петровна Решко со своим племянником, кадетом Павлом Квиткой. Затем влюблённые перебрались в Киев, где Полторацкий купил на имя Любы дом.
Через два месяца после пребывания в семье шурина А. В. Марков–Виноградский с горечью отметил в своих записках: «Досадно, что они (родственники жены. – В. С.)не понимают моей поэтической, симпатично оригинальной, любящей и умудрённой мышлением старушки, нашей милой мамаши. Они ей оказывают почтение, снисхождение, а ей нужна только любовь. Какие глупцы! Они не соболезнуют тому, что она почти ничего не видит и очень этим несчастлива, так как не может читать, писать, работать, что наполняло её жизнь и чем она была счастлива, и смотрят на неё как
Не ужившись с братом Анны Петровны, семейство вынуждено было перебраться к Владимиру Дмитриевичу Роко–тову. После смерти первой жены от холеры он получил обратно в качестве наследства оставленное ей когда–то при разъезде состояние; на эти средства он открыл в Киеве народный общедоступный театр, где ставил пьесы Шекспира, Мольера, Островского, и стал издавать газету «Киевский вестник». 19 апреля 1871 года Рокотов, наконец, официально зарегистрировал брак с Аглаей Николаевной.
Позже Рокотов переехал с семьёй в Новочеркасск и организовал там театр. Однако вскоре это начинание Владимира Дмитриевича прогорело, после чего он стал колесить по России. С 1886 года он являлся режиссёром Псковского общества любителей музыкально–драматического искусства, ставил спектакли и сам принимал в них участие. В 1888 году Рокотов дебютировал в Александринском театре, после чего прослужил в нём с мизерным окладом в 68 рублей до конца своих дней.
Итак, в 1869 году Анна Петровна с мужем и сыном жили в Киеве в доме В. Д. Рокотова на Левашёвской улице – как писала в воспоминаниях «Памятные встречи» дочь хозяев Маргарита Владимировна Алтаева–Ямщикова (литературный псевдоним «Ал. Алтаев»), «в ожидании каких–то будущих благ».
«Старая дама в кружевной наколке, нетерпеливая, с деспотическими замашками, немного жеманная, – описывает Анну Петровну мемуаристка, – …она критиковала и вышивку, и рисунок (предложенный художником А. А. Аги–ным в качестве образца для вышивания. – В. С.).Цвета не те. Шерсть не та. Канва слишком крупна. Оттенки никуда не годятся. Сюда нужен шёлк, а не гарус и не берлинская шерсть. И шёлк не «шемаханский», а непременно «фило–зель». Сорок лет назад у неё было вышито таким шёлком бальное платье, и она была восхитительна, – сам Пушкин это находил… Она никак не может забыть, что когда–то была обаятельна и вдохновляла самого Пушкина, и любит напоминать об этом каждому к месту и не к месту.
Бок о бок с нею её верный раб – муж, на двадцать лет моложе её, но всё ещё влюблённый в этот памятник пушкинской эпохи. На морщинистом лице жены он видит прежнее очарование, во всём ей поддакивает».
Мемуаристка привела несколько историй о том, как окружающие иронизировали над Анной Петровной. Известный тенор Фёдор Петрович Комиссаржевский {86} , гастролировавший в это время в Киеве и приглашённый в гости к Рокотовым, жестоко поиздевался над уже плохо слышавшей старушкой:
«Вот замирает последняя нота (Комиссаржевский исполнил арию из оперы Глинки „Жизнь за царя“. – В. С.),раздаются рукоплескания. И вдруг томный голос:
– Милый Фёдор Петрович, спойте романс, посвящён–ный мне…
– Ну, села на своего конька! – бормочет на ухо матери (А. Н. Рокотовой. – В. С.)Комиссаржевский и прикидывается непонимающим. – Это какой же, уважаемая Анна Петровна?
– «Я помню чудное мгновенье… " Вы его так божественно поёте.
Комиссаржевский преувеличенно почтительно раскланивается и снова придвигается к фортепиано. Мать разворачивает ноты… Когда за первыми аккордами аккомпанемента прозвучала первая фраза:
Я помню чудное мгновенье…на лицах слушателей застыло недоумение. Чёрные глаза Горчаковой с каждой нотой выражали всё больший и больший ужас. От конфуза плечи матери ёжились и пригибались к клавишам. Массивная фигура длинноволосого Лярова, баса из (киевской) оперы Бергера, склонилась к Агину; слышался его театральный шёпот: